Как русский генерал к "русскому царю" в Черногории в гости ходил

 

Сцена из спектакля «Lažni car Šćepan Mali» по пьессе Петра II Петровича Негоша.
Премьера в Будве в 1993, в Подгорице – в 1997

Чем ближе документ к историческому событию, чем меньше «пересказов» он претерпел, тем выше его ценность. Когда же дело касается событий, о которых достоверных сведений и воспоминаний очевидцев осталось мало, то уж тут «вариации на тему» иногда искажают правду и факты до неузнаваемости.

После первого серьезного исторического контакта между Россией и Черногорией в 1711 году, история взаимных отношений двух стран вновь получила неожиданное развитие во второй половине 1760-х, когда в Приморье (Венецианской Албании) и Черногории объявился неизвестный, выдававший себя за Российского императора Петра III. Степан (Штепан) Малый оказался чрезвычайно яркой исторической личностью. Он был неудобен абсолютно всем: черногорскому митрополиту Савве, венецианцам, туркам, русским. Его появление ломало сложившийся порядок вещей и взаимоотношений.

Однако настоящих документов-первоисточников об этом времени осталось совсем мало, что позволяет плодить выдумки и домыслы. В зависимости от личных хотелок авторов поздних работ, их политических пристрастий, субъективного отношения к историческим событиям и личностям, о которых приходится писать, выводы могут получиться совершенно разнообразными. Не стоит ждать одинаковых оценок от русского профессора С.М. Соловьева («История России с древнейших времен») и советского академика Е.В. Тарле («Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг (1769—1774)»)

Драматическая поэма Петра Негоша «Лжецарь Степан Малый»
в переводе Олега Борисовича Мраморнова.
Издательство «Спасское дело». 2019

Еще дальше от истины стоят произведения литературные. «Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь». Большой поклонник А.С. Пушкина черногорский митрополит Петр II Петрович Негош написал о самозванце драматическую поэму «Лажни цар Шћепан Мали» (1847). Это несомненно весьма значимый исторический и культурный памятник. Но вот изучать историю Степана Малого по произведению Негоша не стоит.

Через четверть века увидела свет пьеса русского писателя Даниила Лукича Мордовцева «Самозванец Степан Малый» (1870). Но и это литературное произведение, тираж которого был уничтожен цензурой, не имеет с историческими событиями совершенно ничего общего.

Штепан Малый. Картина из трапезной монастыря Станевичи

Вишенкой на торте истории Степана Малого несомненно стала экспедиция в Черногорию князя Ю.В. Долгорукова. Самым достоверным документом, который описывает подробности этого удивительного предприятия, следует считать работу Викентия Васильевича Макушева «Самозванец Степан Малый. По актам венецианского архива» (1869). Однако полагаю, что Макушев мог и не знать о дневнике экспедиции князя Долгорукова. Эта «Журнальная записка происшествиям во время экспедиции его сиятельства князя Юрья Володимировича Долгорукова, от армии генерал-мaиopa и лейб-гвардии Преображенского полку майора, в Черную Гору, для учинения оттуда в Албании и Боснии неприятелю диверзии. 1769-й год.» была обнаружена в бумагах генерала-прокурора князя А.А. Вяземского и опубликована в 1886 году.

 

Итак, имея на руках два столь замечательных документа, можно попытаться дополнить «единственный источник на который можно положиться — акты венециянскаго архива», как писал Макушев, сведениями из дневника экспедиции. Осталось разобраться лишь с тем, почему не совпадают даты в этих документах.

Тщательно смешивая, но не взбалтывая, я добавил к этим двум частям прекрасного исторического коктейля еще малую порцию из воспоминаний главного героя этой увлекательной истории – князя Долгорукого. Удивительно, что сам князь в своих «Записках князя Юрия Владимировича Долгорукова», которые от написал на склоне лет, уделил своей черногорской экспедиции всего несколько абзацев.

Кроме этого я вставил в общую фабулу пару отрывков из воспоминаний Егора Петровича Ковалевского «Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории» и из замечательной работы Павла Аполлоновича Ровинского "Черногория в её прошлом и настоящем".

Все ингредиенты оказались настолько хороши, что в моих собственных примечаниях просто нет необходимости.

Даже с учётом некоторых сокращений текст получился немалый! Но он стоит того, чтобы его прочитать.

«Lažni car Šćepan Mali» (LOVĆEN FILM, 1955)

Кадр из фильма LAŽNI CAR ŠĆEPAN MALI (LOVĆEN FILM, 1955)

Монастырь Подмаине (Подострог)
LAŽNI CAR ŠĆEPAN MALI (LOVĆEN FILM, 1955)

 

  

Я люблю кровавый бой,

Я рожден для службы царской!

Сабля, водка, конь гусарской,

С вами век мне золотой!

    Денис Давыдов

 

 

В одно утро граф Алексей Григорьевич (Орлов) мне говорит, будто брат его к нему приступает и требует ехать в Черную Гору, но вот его слова:

- Ты знаешь, что брат мой не имеет способности, а притом весьма ненавидим, то воизбежание дурных следствиев возьми сию экспедицию на себя.

<…> приказал для меня заготовить два судна для моего переезда, а сам поехал в Венецию для получения от графа Моруция денег. Со мной поехали артиллерии полковник Лецкой, полковник Герсдорф, майор Розенберх, секретарь Миловский, бывший в нашей службе черногорец капитан Пламенац, да весьма для меня нужной человек веницианской подданный граф Войнович, уроженец Кастелнова, - на самой границе черногорской, человек очень верной, проворной (Зачеркнуто: «старо») и свою родину и язык знающий, так как и итальянской. Еще два унтер-офицера гвардии: Акиншин и Сироматников; оных я с собой привез из Петербурга; еще мой камердинер да слуга Лукезица, весьма проворен, но большой плут. <…>

Ю.В. Долгоруков «Записки»

 

При отправлении его сиятельства в помянутую экспедицию поручена ему Императорская грамота, писанная ко всем обще христианским народам, состоящим под Турецким владением; а содержание ее простиралося к тому, дабы все христианство, приняв оружие против неприятеля, способствовало к своему избавлению от тиранского ига своих владетелей.

При сей экспедиции определены в команду его сиятельства из штаб и обер-офицеров: от артилерии подполковник Алексей Лецкой, подполковник Федор Герсдорф, майор Андрей Розенберг, капитан Иван Мидовской, да два Преображенского полку унтер-офицера Сыромятников и Акиншин; сверх того находились при его сиятельстве Российской гусарской капитан Родион Пламенец, да граф Иван Войнович.

Его сиятельство князь Юрий Володимирович с означенными штаб-офицерами, отправясь из Пизы чрез Венецию, прибыл в Сенигалию июля 15-го числа 1769 года, и, за неготовностию корабля к дальнейшему отъезду, прожил девять дней.

25-го июля <…> уже в полночь, по данному на корабле и трабакуле сигналу, съехались с кораблем и, перешед на оной, отправились в море.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

Грек-капитан в жестоком страхе, но принужден меня вести в пустой порт между границею турецкой и венецианской; тут мы вышли на берег, где меня дожидался, по предворительному от меня уведомлению, славянин венецианской подданной Марко, из деревни Маина. Он нас повел в гору.

Ю.В. Долгоруков «Записки»

 

30-го <…> в вечеру, при солнечном захождении, с помощию способного ветра, прибыли к порту и городу Будье и, продолжая путь весьма близко оного, умедлили нарочно, дабы позднее доехать до берегов Венецианского села, называемого Пастровичи, где принято было намерение выдти на берег.

Того-ж числа, в час ночи, перегрузя заблаговременно все экипажи с большого корабля на трабакуль, отправили в маленькой шлюбке на берег капитана Пламенеца, которому и велено подать в Черной Горе известие о приезде и привесть оттуда на Турецкой берег, лежащий между Пастровичами и Спичем, людей и лошадей для выгрузки трабакуля; а сами, обождав с полчаса, пересели в фелуку и пустились вдоль берегов, пользуясь тихостию морской погоды и весьма светлою ночью.

Три часа продолжался сей переезд, а наконец вышли на Пастровицкой берег подле анбаров, отдаленных от жилья.

Таким образом кончился морской путь, продолжавшийся чрез семь дней без всякого препятствия и опасности и столь благополучно, что не только никому не случилось никакова в здоровье припадка, но еще и те, кои в Сенигалии заболели, совершенно на корабле выздоровели.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

Спич. Бухта Чань
Фоторгафия начала XX века

В Кастель-Ластве нашел я девяностолетнего старика, слабого телом, но бодрого духом, сохранившего всю свежесть памяти и еще искру прежнего пламени страстей: любопытно было слушать его, поучаться живой истории последнего пятидесятилетия этого края и наблюдать, как вспламенялась полуутухшая искра жизни в старце, как вскипал он вновь мятежом страстей; из больного, слабого старика, становился он мужем бодрым, со сверкающими глазами и смело потрясающей рукой, которая дрожала и была холодна в начале его речи. <…> кажется, даже, Радован участвовал в смелой экспедиции неустрашимого князя Юрия Владимировича Долгорукого, который, явившись в Черногорию с 20 человеками, большей частью иллирийских славян, именем Императрицы, Екатерины II, требовал от черногорцев Лже-Петра и, с горстью людей, грозил им местью из Цетинского монастыря.

– Как будто сего дня совершилось предо мной все, давно былое, – говорил старик, – а тому лет семьдесят! Теперь не так: что делалось вчера, я забываю сегодня: видно, или память моя слабеет, или дела-то теперешние таковы, что от них ни на памяти, ни на сердце ничего не остается. – Так вот, видите ль, – продолжал он, – раз, сидим мы всею семьей и ужинаем: моему отцу было тогда за семьдесят, а мне десятка полтора годов, я был старший в семье и уже давно ходил с ружьем; вот мы ужинаем, вдруг, раздался стук в двери: «Кого бы Бог принес в такую пору, – сказал мой старик, а ночь была – зги не видно, – не чета ли?» – «Нет, отец, чета не просится, а ломится в двери, – отвечал я, – а вот, посмотрю, да впущу гостей, коли они хоть незваные, да желанные». Я отворотил двери и двое незнакомых людей, не дожидая приглашения, вошли в избу. Один, по одежде, и по речи, и по складу лица, походил совсем на черногорца, другой, только одной речью, хотя не совсем для нас понятной, несколько приближался к нам; он без околичностей, стряхнул свой широкий охобень, окатив нас всех водой, и, молча, сел к огню; товарищ его повел беседу с моим отцом. Я слушал, не переводя дух, – так чудны были речи его. – «Из Анконы сюда прибыли мы в рыбачьей лодке, – говорил он, – турки и венециане сторожили нас, да проглядели, и мы пристали, беспрепятственно, у Спича, близ самой границы вашей с турками и Бокою (она была тогда под венецианами), товарищи наши еще в лодке, стерегут пожитки; но Боже сохрани, если утро застанет их в лодке, – ты понимаешь! Не станем терять времени. Ты христианин, наш по крови и по вере, дай нам проводника, или проводи сам до берега и укрой нас потом, на время, здесь». – Отец мой задумался. – «Сколько вас всех?» – спросил он. – «Человек двадцать, большей частью иллирийские славяне». – «А этот, кто?» – «Это наш начальник, русский, из знатного рода князей Долгоруких; он сердарь и воевода в своем краю». – «Русский – знаю; у них был Великий Царь, Петр I. Отец мой видел его, когда был на Руси с Владыкой Даниилом; а теперь на Руси ведь нет Царя: Царь ее, Петр III, теперь правит Черногорией».

– На Руси есть Царь Великий, Екатерина Алексеевна, – сказал другой пришелец, языком для нас понятным и гордо подымаясь с места, – и правит Она Русью, потому что Петр III волею Божьей помер. А тот, что у вас, не царь, а лжец и самозванец.

Я видел, как старик мой нахмурил брови, и думал, вот подымится буря, но отец вспомнил долг гостеприимства – и буря миновала. – «Кто бы вы ни были, – сказал он, – зачем бы сюда не пришли, я дам вам проводника и пристанище. Никто не скажет, чтобы христианин выдал своих единоверцев туркам или венецианам, а в случае нужды сумею защитить вас и от своих, – сказал он, сурово поглядывая на русского князя. – Радован, ступай с ними и не приходи без них». Мы отправились. «Славная пора, – думал я, – идти на чету», и подглядывал на турецкое село, что было невдалеке от нас и где все спало смертным сном. – До рассвета достигли мы вон той бухты; там человек с пятнадцать, притаясь и на стороже, ждали нас. Князь что-то сказал одному молодцу, который потом, был неотлучно при нем, и мы отправились назад, в горы.

Е.П. Ковалевский «Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.»

 

11-го августа в деревню Зоаш, близ Турецкаго порта Спича, пограничнаго с Пастровичами, прибыли из Анконы два судва, одно греческое, другое бокезское, под командой бывшаго плац-маиора Будвы, Луки Кьюды. На этих судах находились генерал-маиор князь Юрий Васильевич Долгоруков, с тридцатью человеками свиты, в числе коих был Иван Васильевич Княжевич, уроженец Новаго, с давняго времени поселившийся в Триесте. Немедленно по прибытии их в порт, спустился с гор отряд Черногорцев в 600 человек с вьючными лошадьми. Навьючив около ста бочек ружейнаго пороху и столько же вьюков олова, Черногорцы снова поднялись на горы. Вместе с ними отправился Долгоруков со свитой, а высадившие их корабли немедленно вышли в море.

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

Обождав провожатых с полчаса, пошли в полночь весьма тесною и каменистою дорогою на превысокие и, почти сказать, непроходимые горы, каждой в полном мундире и с нагруженными карманами. Нельзя достаточно описать, а того меньше в мыслях представить, сколь многотруден был сей переход. Каменные весьма крутые горы, проход столь узок, что едва продраться можно одному человеку; по сторонам по большой части терновые алеи, камень на камени, а вострота и скользость оных почти всеминутно угрожали падать, с крайнею опасностью переломать ноги или ушибиться смертельным ударом. Общее несчастие умножалось еще и тем, что луна, освещавшая нас на тихом море, перестала уже светить тогда, когда мы на сих опасных горах находились. Чрезмерный внутренний и наружный жар, жажда и проход труднейший на многих местах отнимали у всех силы и чувства; и хотя на пути два ключа преизрядной воды и возвращали жизнь истомленным и едва дышущим, однакож, наконец, при последнем всходе на гору, выбившись из сил и лишась чувств и движения, протянулись все на камнях полумертвыми. Трудный сей переход продолжался шесть часов.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

В жизнь мою не имел я более трудности; мы несли на себе деньги, медали, порох, свинец и прочее; будучи так нагружены, по каменным горам, ухвачиваясь за терновые кусты, где мы ободрали руки и даже подошвы все порвались. В девять часов мы дошли до земли Черногорской и сделалось жарко, я не мог дале следовать, сел отдыхать в таком положении, думая, чтоб со мной ни случилось, не могу больше идти. По прошедствии короткаго времени привели мне осла, на коем я продолжал путь до селения черногорскаго, называемаго Черница.

От села послал повестить, чтобы черногорцы сбирались в Цетине; сие главное место, тут живет архиерей и губернатор.

Ю.В. Долгоруков «Записки»

 

31-го июля на заре, собравшись со остатками дыхания и жизни, взошли все на гору и, перешед небольшое разстояние, увидали Спичанского жителя, называемого Михалко, с одним ослом и несколькими Черногорцами. Князь Долгоруков, сев на осла, продолжал путь, а протчие едва ползли пешком; а потом приведено было еще несколько ослов для прочих. Таким образом был въезд в Черную Гору, и продолжался оной чрез два часа до первого села, называемого Глухидо, где остановясь имели отдых до шести часов по полудни. Между тем отправлены были на морской берег люди с мулами для выгрузки трабакуля, и по данному приказанию началась перевозка пороху и свинцу тудаж в Глухидо. Беспутный образ жизни, без всякого начальства, власти и послушания, беспорядочное самовольство жителей Черногорских были причиною той медленности, с которою производились выгрузка трабакуля и перевозка пороху, хотя все возможные к тому графом Войновичем употреблены были старания.

В шесть часов по полудни, князь Долгоруков и прочие отправились на ослах дале внутрь Черной Горы и продолжали тесной и трудной путь до монастыря, называемого Бурчеле в Черницком уезде, куда и прибыли в час по полночи.

 

Црмница. Монастырь св. Николая Доньи Брчели

1-го Августа Между тем учинены распоряжения о перевозке пороху, свинцу и экипажа из Глухидо в Бурчеле, и разосланы письменные приказы для собрания всех Черногорцев в Цетину к шестому числу Августа.

Тогож числа в вечеру принесены были Черногорцами четыре Турецкие головы, которые, по объявление Черногорцев, отсечены были тем Туркам, кои в малой фелуке, пристав к Спичанскому берегу и вошед на горы, присматривали выгрузку пороху и свинцу.

2-го числа, в десятом часу поутру, в Бурчельской монастырь приехал на лошади, с конвоем нескольких Черногорцев, Степан Малый, который в келии одного здешнего игумна сокровенно жил девять месяцов, и когда допущен он был к его сиятельству, то разговоры его, поступки и обращения заставили заключать об нем, что он в лице вздорного комедианта представлял ветреного или совсем сумасбродного бродягу. Росту он среднего, лицем бел и гладок, волосы светлочерные, кудрявые, зачесаны назад и без завязки распущены, молод, лет в тридцать пять, одет в шелковое белой тафты платье длинное, по примеру Греческому; на голове скуфья красного сукна, которой он ни пред кем не скидывает; с левого плеча лежит у него тонкая позолоченная цепь, а на ней под правою рукою висит икона в шитом футляре, величиною в Российской рубль; в руках носит обыкновенный Турецкий обушек. Голос имеет он тонкой на подобие женского, в речах скор, а выговор по большой части Бошняцкой.

<…> Степан Малый остался и препроводил время до пятого часа пополудни в темных и ветреных разговорах, из которых, кроме пустоши, ничего заключить не можно было, хотя <…>  Степан Малый остался в другой комнате, сидя на своей постели, где лежала голая сабля. По большей части курил он трубку, запивая стаканом водки с водою, без чего не может он и жить по привычке, в нем вкоренившейся.

3-го приехал к его сиятельству в другой раз Степан Малый и явился с некоторым видом почтения и покорности; а как тогдаж получено известие о нападении Турков на одно село, то его сиятельство отправил графа Войновича с небольшою командою Черногорцев для защищения жителей того села Греческого исповедания, кои по усердию к России соединились с Черногорцами, бывшими тамо на отводном карауле. Между тем его Сиятельство имел разговор с патриархом (Сербский патриарх Василий Бркич. Бежал в Черногорию после уничтожения турками печской патриархии в 1768 году  – Д.Ш.) об окрестных христианских народах, о положении мест и крепостей Турецких, советовал ему писать грамоту ко всем Боснянским и Албанским народам, уговаривая их по чину духовной власти и достоинства принять оружие противу общего неприятеля, что и учинено с стороны патриарха; а его сиятельство приказывал от своего имени изготовить манифесты ко всем воеводам Бедрянским, Грудянским, Климентским, Кастрацким, Готским и других племен начальникам, как Греческого, так и Римского исповедания, призывая их в совет соединения и единомыслия и желая видеться с ними в Черной Горе на Цетине.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

Узнав от Пастровичей о высадке Русских под Спичем, которский проведитор Чиконья немедленно отправил к его берегам галеру, разослал повсюду щпионов и издал приказ строго запрещавший жителям венециянской Албании принимать какое-либо участие в делах Черногории. Неожиданное появление Черногорцев в окрестностях Спича перепугало Турок. На встречу им был выслан отряд в 700 человек под начальством коменданта Бара (Antivari); стали наскоро укреплять порт. Целые два дня, 14-го и 15-го августа, продолжался бой между Черногорцами и Турками. Вспыхнуло возстание в Спиче. Главою его был приверженец Степана Малаго, Милош Тамбаша. Турки сожгли его дом. Православные Спичане жгли дома своих сограждан католиков, остававшихся верными Туркам.

Всего было сожжено Турками 70 православных домов, а православными 34 католических (и столько же разграблено). Четверо православвых Спичан было убито в стычке, один повешен, и один изрублен в куски; много ранено. Из католиков только двое были ранены. Червогорцы блокировали Спич. В прокламации коменданта Бара была оценена во сто цекинов голова каждаго бунтовщика, особенно же Милоша Тамбаши, и объявлялась амнистия всякому кто добровольно покорится.

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

4-го Августа получен рапорт из Спича, что Турки под предводительством Антиварского коменданта с Дульциниотами и с Спичанами Римского исповедания отбиты и прогнаны Черногорцами и Спичанами, и что причиною сего неприятельского нападения было междоусобное несогласие Спичан. Некто Михалко разграбил и зажег дом одного жителя, которой казался ему подозрительным; во отмщение сего поступка жители противной стороны призвали Турков и зажгли дом Михалкин; и как между тем обе сражающияся партии сошлись в селе Спиче, то и учинено с обеих сторон грабление домов, кои напоследок и сожжены; и таким образом раззорено целое село. До большего кровопролития не доходило за побегом неприятеля, а тем и кончилось сие происшествие. Для примечания за неприятелем разставлены были отводные караулы, и по получаемым от них известиям не видно было с Турецкой стороны вновь какого предприятия.

Тогож числа, в четыре часа по полудни, отъехал его сиятельство с прочими офицерами в провожании двадцати человек из Бурчеле в Цетину. В переезде сем дорога почти непроходима по горам и пропастям столь опасным, что во многих местах с крайним страхом и отчаянием жизни с камня на камень перебираться надлежало. В продолжении сего пути получено от патриарха письмо, в котором уведомлял он, что Степан Малый, проезжая некоторые села, делает возмущения; почему от его сиятельства и приказано было губернатору взять его под караул и привесть в Цетинской монастырь. Помянутой проезд продолжался до полуночи.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

Между тем Долгоруков через Берчели (Цермничской нахии), где он оставил часть экипажа для охранения военных снарядов и изготовления пуль, прибыл в Цетинье. В свите его находились полковник, подполковник и майор, два капитана и 30 нижних чинов. И.В. Княжевич служил ему переводчиком.

17-го августа собралась в Цетинье скупшина. На ней были прочтены верительная грамота о посольстве Долгорукова и другая, в которой императрица Екатерина II призывала Черногорцев к войне с Турками, обещая им помощь и защиту. Черногорцы торжественно поклялись быть верными России и воевать с Турками. Затем была прочтена третья грамота, в которой Степан Малый уличался в самозванстве.

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

В назначенное время я прибыл в Цетинской монастырь; в сию ночь и на другой день черногорцы собрались; тут им прочли на их языке манифест и приведены к присяге российской императрице; потом их кормил и в тот (день) распустил по домам, объявив, что впредь будут получать мои повеления и, по уверению графа Орлова, ожидал прибытия флота, коего несколько месяцев напрасно ожидал.

Ю.В. Долгоруков «Записки»

 

5-го Августа его сиятельство, имея квартиру в Цетинском монастыре, весьма тесном и невыгодном, а притом и отдаленном от жилья, сделал распоряжение, каким образом должна быть объявлена следующего дня Императорская грамота, присланная ко всем общехристианским народам.

Того ж числа прибыли в Цетинской монастырь патриарх и некоторые старшины близких сел и уездов Черногорских.
                        Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

Князь Долгоруков:

Государыня царица хочет,

чтобы вы в поддержку ее войска

тотчас бы ударили на турок
            Петр II Негош «Лжецарь Степан Малый». Перевод. О. Мраморнова

 

6-го Августа, то-есть в день Преображения Господня, была священная литургия, а по окончании оной начал собираться народ на пространном Цетинском поле, на котором назначено было место народному сбору; но как еще небольшое число людей за дальностию жилья собралось, то и объявление грамоты отложено было на несколько часов. Между тем патриарх прислал к его сиятельству своеручную грамоту, писанную к Черногорскому народу, в которой он, по духовной своей власти и достоинству, изобличает слепое Черногорцев мнение о Степане Малом, уверяя их, что помянутый Степан есть не тот, каким он себя поныне называл, но обманщик, льстец и неизвестный бродяга, возмутитель покоя и злодей нации, и для того б Черногорцы, отстав от сего презренного человека, старались бы исправить свою погрешность верностию и усердием к Российскому Императорскому двору, от которого столь явно они видят защищения и милости. Его сиятельство приказал помянутую патриаршую грамоту прочесть пред народом, что и учинено иеромонахом Феодосием; а потом губернатор и прочие начальники просили от его сиятельства письменного за рукою и печатью его о Степане Малом объявления, которое и дано им с тем изъяснением, что помянутой обманщик не только не есть тот, каким он себя называл, но ниже от Россйского двора послан был в Российскую службу, да и совсем неизвестен в России, что сей самозванец есть плут и бродяга. Сие объявление прочтено было народу, которой и казался уже быть спокойным. Когда таким образом приведено было все в порядок, то его сиятельство имел обеденный стол, к которому приглашен был патриарх и несколько Черногорских старшин, а в народ роздано было несколько боченков вина. По окончании ж стола, обождав немного, пошел его Сиятельство из монастыря к народу, которой составлял в поле большой цыркуль, а в средине поставлен был налой и на оном положены Евангелие и Крест. Ход начался следующим образом: один сердарь шел впереди с обнаженною саблею, за ним следовало двадцать человек вооруженных Черногорцов по два в ряд, потом следовал его сиятельство в средине; по правую сторону несена была капитаном Миловским Императорская грамота, а по левую — шел патриарх; потом следовали Российские штаб-офицеры, а за ними священники и духовенство, наконец люди находящиеся при его сиятельстве; заключался ход двадцатью Черногорцами, вооруженными по обычаю земли.

Пришед в средину народа, приказал его сиятельство прежде прочесть учиненный от имени его манифест, в котором на Иллирическом языке изъяснены были причины приезда его в Черную Гору, при том благоволение и милость Ее Величества Императрицы Российской к Черногорской нации, и чего от нее требуется со обнадеживанием впредь Высочайшею протекциею.

По прочтении манифеста, чтена была капитаном Миловским Императорская грамота, а потом пересказано было на их Иллирическом языке краткое ее содержание; а наконец спрашивано было у народа, обещает ли оной, за таковые к нему от Российского двора милости, с своей стороны верность и усердие, и желает ли оное утвердить присягою?

Когда громкой народа голос с великим желанием обещал исполнить требуемое, то священник, стоящий в облачении, начал читать формуляр присяги, а народ повторял речи; и по окончании целовали все Крест и Евангелие, что и продолжалось до позднего вечера.

При обратном его сиятельства возвращении в монастырь, началась от народа пальба из пистолетов и не переставала почти во всю ночь. Обнародованная ж при сем случае грамота отнесена была в монастырскую церковь и отдана на сохранение в потомственные роды; а между тем его сиятельство, похвалив народное усердие и верность, приказал раздать в народ до пяти сот цекинов, кои и разделены по нагиям или уездам, и распустил всех по домам до дальнейшего впред повеления. Общее ж в сей нации собрание при сем случае до двух тысяч человек простиралось.

Таким образом кончился сей церемониальной день, которой по наружным видам и казался быть свидетелем общей всех Черногорцов верности, усердия и преданности к Российскому двору, когда каждой из них желал пролить кровь и охотно умереть за славу Российского имени.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

<…> Скрываясь в неприступных скалах селения Граджане, он (Степан Малый – Д.Ш.) возбуждал народ против Долгорукаго и его свиты, уверяя что он не посол русский, а орудие ненавистных латинян; во вследствие настояний Долгорукова должен был прибыть в Цетинье. Верхом на коне, в блестящей одежде в сопровождении многочисленной свиты, самозванец спустился с гор на Цетинское поле. Черногорцы встретили его салютами из ружей и криками: „Благо нам! Вот наш господарь!"

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

7-го Августа. За отдаленностию некоторых уездов по большой части собравшиеся Черногорцы остались на Цетиние препроводили ночь при стенах монастырских, а как разсветать начало, то и возвращались они по домам.

В пятом часу поутру, когда еще все спали и все казалось тихо и спокойно, то вдруг нечаянной возле окошек выстрел из многих ружей и пистолетов разбудил всех спящих; и как о причине того грому спрашивано было, то с торопливостию в ответ сказано, что на Цетинском поле показался Степан Малый, которой, разъезжая на лошади с обнаженною саблею, удержал возвращающихся Черногорцов и идет прямо в монастырь. Очевидное доказательство сей вести подало причину разбудить его сиятельство и уведомить о такой нечаянности. Между тем Черногорцы продолжали пальбу из ружья и, позабыв вчерашнюю присягу, со всех сторон бежали к возмутителю, которой, будучи окружен сим ветреным народом, продолжал путь к монастырским воротам; а потом, остановясь не в дальном от оных разстоянии, повторял непостоянному народу обыкновенные свои басни, и таким образом препроводил несколько часов.

Его сиятельство, призвав губернатора и нескольких старшин, приказал объявить Черногорцам, дабы каждой из них, отстав от возмутителя, возвратился в свой дом; а Степана Малого немедленно привесть в монастырь. И такое приказание повторяемо было неоднократно; но как исполнение оного продолжилось медлительно, то от его сиятельства отдан был приказ взять Степана Малого под арест; а буде он противиться станет, то в таком случае убить его как возмутителя. Такое решительное приказание устрашило Черногорцов; а Степан Малый, видя удаляющийся от него народ и неудачу своего намерения, поехал в монастырь. А когда он приведен был в комнату, то его сиятельство, изобличая самозванство сего обманщика, допрашивал пред всем толпящимся народом, кто он таков и откуда родом, а наконец приказал снять с него саблю и отвесть в тюрьму.

Такое происшествие произвело в народе странную перемену, так что беспутная ветренность и непостоянство вдруг переменились в необузданную ярость и бешенство, и все единогласно закричали: повесить! повесить! Час от часу умножающейся шум кричащего народа принудил его сиятельство выдти из комнаты и сойти на низ, дабы присутствием своим успокоить народное смятение. Однако сие служило еще к большему побуждению: ибо народ, умножая негодование и ярость, непрестанно кричал, чтобы повесить или изрубить на части; и конечно сие последовало бы, естьлиб его сиятельство из великодушия своего не защитил жизни того арестанта ласковыми советами, которых народ сперва и слышать не желая, не преставал кричать тоже, принимая грех убийства сего на собственную свою душу и на детей своих. Весьма многого стоило труда успокоить разъярившийся народ, которой однакож, наконец, по усильным графа Войновича уговариваниям, едва согласился подарить его сиятельству жизнь Степана Малого, довольствуясь тем, что он заключен был в вечную темницу.

Таким образом, без всяких печальных следствий, кончился роль громкого в Европе обманщика, известного под именем Степана Малого, которой, будучи уже в тюрьме, сперва сказал о себе, что он Райчевич прозванием, родом из Далмации; а напоследок справедливее объявил, что он Турецкой подданный, уроженец из Босны, вышед оттуда в малолетстве, скитался по многим государствам, а наконец явился в Черной Горе.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

Долгоруков приказал его обезоружить и вручил его шпагу губернатору Черногории. Его заковали в кандалы и посадили в одну из монастырских келий под стражей двух русских солдат. Начался допрос. Долгоруков угрозами требовал чтобы самозванец открыл свое настоящее имя и свою родину. Он отвечал сначала что он малейший в мире, потом что он родом из Янины, и наконец что он происходит из далматинской фамилии Раичевичей.

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

Степан:

Что же вы теперь меня вините,

что народ вокруг меня собрался?

Как хотят, так называют люди.

Глас народный – это голос Божий.
            Петр II Негош «Лжецарь Степан Малый». Перевод. О. Мраморнова

8-го Августа. Получено известие, что Турки, с одной стороны от Антивари, а с другой при границах Зетских, протянули кордон из небольшего числа войск; почему его сиятельство приказал по всем Черногорским уездам раздать потребное число пороху и свинцу, и где надлежит разставить караулы, а остальной порох и свинец перевезть в Цетину.

9-го. По всем Черногорским нагиям разосланы письменные приказания, в которых рекомендуя его сиятельство всей нации взаимную между собою иметь дружбу и доброе согласие, а к старейшинам послушание, учредил, дабы, в случае неприятельского нападения, пограничные уезды одни пособляли другим.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

<…> Распуская скупшину, Долгоруков роздал четыреста цекинов и приказал Черногорцам быть готовыми по первому его призыву. <…>

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

11-го. Находящемуся в Черной Горе Венецианскому капитану Конте Петру Беладиновичу поручена от его сиятельства комиссия о наборе солдат из вольных людей, в чем дана ему и инструкция.

Тогож числа получено от Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича ответное к его сиятельству письмо, в котором он воевода уведомляет, что все дороги и проходы захвачены Турками, и потому не можно ему пройтить в Черную Гору, и ожидает повеления, что ему делать впредь.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

Появление князя Долгорукова в Черногории с царскими грамотами и военными снарядами возбудило сильныя опасения как в Турках, так и в Венециянцах. Чиконья доносил Кондульмеру (от 19-го сентября), что в Гацке, Зубцах, Грахове и других пограничных с Черногорией местностях сосредоточено около двух тысяч турецких солдат, и что в случае надобности готовится двинуться к черногорской границе боснийский паша с значительными силами; <…> из Новаго, боснийский паша прибыл на краткое время в Зубцы, увещевал православных жителей не изменять султану и приказал священнику привести всех поголовно к присяге в верности Порте. Но все эти распоряжения паши не могли успокоить край, взволнованный слухами о прибытии в Черногорию царскаго посланника и об обещании России послать в Адриатику сильный флот для освобождения наших единоплеменников от турецкаго ига. В Черногорию стали стекаться волонтеры не только ис Албании, Боснии и Герцеговины, но также и из венециянскаго приморья, преимущественно из Рисано и Новаго. В этом последнем городе были арестованы Буровичем Савва Радман и Трипо (Трифон) Вилюревич, вербовавшие и отправлявшие в Черногорию волонтеров, и отправлены в которскую тюрьму. <…> при Долгорукове находилось двенадцать венециянских подданных <…>. „Много также дезертиров из пограничных венециянских войск" <…> „но Италиянцев принимают неохотно, тогда как Славянами весьма дорожат". Действительно, Италиянцами пренебрегали, как видно из того что Долгоруков выдал <…> 28 италиянских дезертиров. <…> Додгоруков разослал в Албанию, Герцеговину и Боснию эмиссаров, которые убеждали народ оставаться в покое, исправно платить Туркам подати и готовиться тайно к одновременному всеобщему возстанию по первому сигналу.

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

12-го Августа. Никшицкой нагии от воеводы и главарев получено письмо, в котором объявляют они желание свое избавиться от ига неверных и ожидают от его сиятельства наставления, как им поступать.

Тогож числа ответствовано было от его сиятельства на оба помянутые письма; а во ответах рекомендовано было стоять на границах своих спокойно и во всякой готовности; а в случае неприятельского нападения на них или на Черногорцов, приказано было взаимную подавать помощь, а в прочем со временем дано будет приказание о дальнейших предприятиях.

13-го. Катунского уезда семь человек Черногорцов, будучи человеколюбием и щедротами его сиятельства выкуплены из тяжкие неволи, явились в Цетинском монастыре принесть благодарность своему избавителю. Помянутые Черногорцы в прошлогодскую с Турками войну, желая отвратить Турков от нападения на Черную Гору, пошли в город Подгорицу сделать мирные довогоры и оставаться тамо во аманатах. Вероломный неприятель, удержав миротворцов в тяжких оковах, учинил нападение; а по истечении года требовал на перемену невольников толикогож числа девок. Шесть было уже найдено, а за неимением седьмой просили Черногорцы от его сиятельства подаяния на искупление из неволи. A cия крайность возбудила жалость и милосердие, так что все семь невольников искуплены за триста пятьдесят цекинов.

14-го. Четыре человека дезертиров, ушед из Катарского гарнизона, явились в Цетинском монастыре и вступили в службу.

15-го. <…> духовенство Черногорское погружено в столь великое невежество, что весьма удалилось оное от следов прямого христианства. В доказательство служит то общее понятие, каково здешние монахи имеют о воскресном дни, называемом неделя. Многия церкви приходские построены и освящены во имя святые недели; в молитвах, призывая на помощь святую неделю, клянутся ее имянем, и cия клятва считается у них сильнее других. Самоё-ж неделю изображают они в подобии молодой женщины, одетой в царские одежды; на голове имеет она царскую корону, в руках держит мученический крест, над головою следующая надпись: Святая Неделя. Такого странного изображения небольшая икона находится в самом катедральном монастыре.

Митрополит Савва, лет семидесяти старик, сорок пять лет провождает в архиерейском чину; в нем находят двоедушие и хитрую в невежестве злость, непостоянство, притворство, а всего больше крайнее к деньгам лакомство, хотя бы оное стоило и народного кровопролития: весьма за неболышия деньги разрешает он смертоубийство, и если родственники убитого подарят ему больше того, то дозволяется им убить разрешенного пред тем убийцу. За немногие цекины разводит он мужа с женою и венчает на другой, а родственникам его таков развод ничего не стоит. Три племянника родные, братья Петровичи, отогнав первых жен, все женились на других, а сии и другие примеры ввели множество развратных обычаев в Черной Горе, так что здешнее христианство нимало о сем совестию не беспокоится.

 

Митрополит Савва Петрович Негош (1702-1782)
Черногорский альбом (1910)

16-го. <…> Черницкой нагии сердарь и князья явились у его сиятельства и поднесли несколько арбузов и винограду; помянутые начальники трактованы были ужинным, а на другой день обеденным столом.

17-го. Черницкой же нагии жители, имея взаимные между собою тяжбы по причине грабительств и насилий, каковы прошедшую с Турками войну причинили один другому, явясь у его сиятельства, приносили жалобы. Для пресечения таковых нерешимых затруднений сделано следующее учреждение: 1-е, дабы все прежде бывшия обиды, тяжбы и несогласия преданы были конечному забвению; 2-е, дабы таковые жалобы, буде бы впред последовали, решимы были судом и расправою сердарей, князей и главарев; а о важнейших делах чтоб докладывано было его сиятельству.

18-го. Отправлено от его сиятельства к находящемуся в Катаро Антиварскому епископу письмо в такой силе, что несогласие между жителями села Спич Греческого и Римского исповедания произошло против его воли и, к сожалению его, причинило раззорение; напротив того рекомендовано было общее спокойство, мир и взаимная дружба, о чем и помянутый епископ с своей стороны может весь народ своей епархии совершенно уверить.

19-го. Турецкие подданные, жители села Саочан, прислали четырех человек к его сиятельству с прошением о принятии в Российскую протекцию всего их общества. Его сиятельство, обнадежив помянутых просителей помощию и защищением, приказал привесть их к присяге и для обороны неприятельского нападения отпустить потребное число патронов.

Означенное село Саочаны имеет крепкое положение места, между высокими и трудными горами, так что жители, хотя их числом и не более двух сот находится, свободно могут удержать неприятельские нападения; а сверх того близкое сего села разстояние от Черной Горы делает способность к получению помощи.

Тогож числа из Катарского гарнизона два человека дезертировали и, явясь в Цетинском монастыре, вступили в службу.

20-го. Получено письмо от Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича и прочих главарев, кои, уверяя о готовности всех Бердян к принятию оружия против Турков, просят его сиятельство об искуплении из неволи девяти человек Бердян, содержащихся в Подгорице.

Тогож числа отправлены от его сиятельства во все Черногорские уезды письменные приказания в такой силе, дабы не чинено было никакого препятствия и насилия тем, кои желают приходить к его сиятельству для своих нужд, не смотря на различие закона; також дабы ни чинено было никаких переносов посторонним людям о всем том, что происходит в Черной Горе.

21-го. В одинадцать часов поутру, митрополит Савва, приехав из своего подворья, называемого Станевичи, имел церемониальный по архиерейскому обычаю вход в Цетинской монастырь и будучи прочими монахами встречен с кадилом и пением, пошел прежде в церковь, а потом в комнату его сиятельства. При первом своем свидании, пересказал он нескладное высочайшей фамилии Российского двора и Синоду многолетие.

<…> а как при том и Венецианские команды начали являться на своих границах, то его сиятельство тогож числа отправлено чрез Бердянского архимандрита Семиона, да Ивана Подгоричанина, ответное к воеводе Илье Дрекаловичу письмо, а чрез них послано 875 цекинов для выкупу девяти человек пленных Бердян, в том числе и сына Ильи Дрекаловича.

22-го. Присланные от Белопавлицкого воеводы три человека, явясь у его сиятельства, объявили именем всего общества, что вес Белопавлицкой уезд ожидает повеления к принятию оружия против Турок; а как, кроме вышеписанных трех посыльных, пришли еще два, кои по многим свидетельствам оказались подозрительными, то один из сих последних задержан под караулом, а другой отпущен для принесения письменного от воеводы оправдания.

Тогож числа явились девять человек дезертиров из Катарского гарнизона.

23-го, Тогож числа явились семь человек дезертиров.

24-го. Турецкие подданные, жители уезда Пипера и Лешанской нагии, явясь у его сиятельства, объявили именем общества желание свое в принятии оружия против Турков, в разсуждении весьма близкого помянутых жителей соседства с городом Подгорицею. Тут же приказал его сиятельство стоять им до времени спокойно и во всякой готовности, обещая при том платить обыкновенную подать, дабы тем удерживать Турков от нападения на их жилища; а в противном случае обороняться оружием и дать о том известие в Черную Гору. Для отправления к ним Черногорской команды, при отправлении сих людей, отпущен и задержанный пред тем Белопавлицкой житель.

Тогож числа посланные в Герцеговину от капитана Конте Беладиновича два человека, возвратясь в Цетину, репортовали его сиятельству, что жители города Требини и других окрестных уездов все единодушно готовы принять оружие против неприятеля, и в такой силе поднесли письмо от тамошних князей и начальников, кои, обещая верность и усердие к Российскому двору, ожидают от его сиятельства повеления.

25-го, получено от капитана Беладиновича письмо с жалобою о причиненных Черногорцами грабительствах скота и другого имения живущим в Герцеговине единоверным нашим; почему от его сиятельства, послано письменное приказание о возвращении всего похищенного.

Бедственное состояние, до которого доведены живущие в соседстве с Черногорцами христиане, то-есть в Босне, Албании и Герцеговине, заслуживают крайнее сожаление; ибо Черногорцы, почти сказать все обще, не зная никаких рукоделий и художеств и будучи удалены от христианства и человеколюбия питаются воровством и граблением и разбоем, не разбирая ни веры, ни знакомства, ни человечества; небольшими шайками по десяти и по двадцати человек согласясь, ходят в вышепомянутые Турецкие владения на несколько дней или месяцов и, зная все тамошния места и проходы, лежат в горах и лесах днем, а крадут и разбивают ночью, не щадя никого, кто бы зверству их ни попался; всех считают они Турками, а по большей части страждут бедные христиане. Таким образом, получа смоченную неповинною кровию добычу, возвращаются домой; а сие воровство и называют они всегдашнею с Турками войною, но в самом деле не видят Турков никогда далее Черногорских камней и своих жилищ. А в таком случае трусость, измена и предательство столь обыкновенны, что слепые выигрыши над Турками одним только камням и трудным проходам причитать должно; при всем том по большой части платят Черногорцы, как Турецкие подданные, денежный подати и под именем аманатов имеют своих невольников, которых и дозволяют Турки выкупать, платя за каждого по 50-ти цекинов. Прошлогодская Черногорцов с Турками война наполнила всю Европу невероятным слухом, что Турецкая армия простиралась до двух сот пятидесяти тысяч; что храбрые Черногорцы, хотя всех их число не превосходит шести тысяч, разбили Турков на двух сражениях, взяли весь их лагерь, прогнали от своих границ; и что наконец Турки, потеряв сорок тысяч войска, принуждены были просить мира. При всем том не видно у победителей никакой добычи, кроме выжженных своих собственных жилищ, многих Черногорцов побитых и в полон взятых; а сверх того со всех пяти Черногорских нагий или уездов дано было Туркам по пятнадцати человек во аманаты, из числа которых несколько ушло, подкупя караульных Турков. Семь человек выкуплены щедротою князя Юрья Владимировича, а еще сказывают, что больше двадцати Черногорцов остаются в невольничьих оковах.

26-го, Тогоже числа отправлено от его сиятельства ответное к Герцеговским князьям и начальникам письмо, в котором рекомендовано было, дабы каждый из них по усердию и верности своей склонял единоверный народ к согласию, содержа до времяни намерение в тайне о принятии оружия против неприятеля.

27-го, Турецкие подданные, жители города Требини, получа известие о приезде Российского генерала в Черную Гору, отправили туда нарочно трех человек для лучшего осведомления о подлинности слуха. Помянутые посланцы, явясь на Цетине, с отличною ласкою приняты были от его сиятельства и отпущены со обнадеживанием Высочайшею Российского Императорского двора протекциею всех усердных единоверцов.

28-го, Тогож числа явились в монастыре четыре человека дезертиров, которых число хотя уже и простирается до сорока человек, однакож все они без мундира, без ружья и обуви; а притом столь мелочны и слабы, что, кроме Итальянских гарнизонов, нигде в военную службу не годятся.

30-го. Несколько князей и главарев из Катунской и Речанской нагии, будучи позваны самовольным письмом от одного из митрополитских племянников, пришли на Цетину для подачи его сиятельству общего прошения, каково сложено было от неизвестного сочинителя.

С самого приезда его сиятельства в Черную Гору уже усмотрены были столь сильные в жителях непорядки, что без прекращения оных не осталось никакой надежды к начатию какого-либо предприятия, а того меньше ожидать успеха. Безстрашие, непослушание, беспутное самовольство, и потому междоусобное убийство, наглость, воровство, грабление, с неприятелем тайное согласие, измена и предательство, обманы, неправосудие и насилие почти всеми жителями столь слепо овладели, что долговременное сих пороков употребление почитается у них за древний обычай, да и до такой уже степени доведено, что один у другого отнимает дочерей и продает Туркам без всякого за сие воровство наказания, хотя и неоднократно такое безчеловечие повторяемо было свежими примерами; також презрительный образ жизни, будучи весьма удален от человеколюбия и христианства, сопряжен еще со многоженством и недозволенным браком с сыновнею женою при другой законной. Такое Черногорцов состояние с крайним сожалением усмотря, его сиятельство почел причиною тому слепое духовенство, и потому за нужно признал, к поправлению толь зверской жизни, учредить порядок; в разсуждении чего повелел во все уезды послать письменные приказания, в коих рекомендовано было взаимное между собою иметь согласие, любовь, дружбу и послушание начальникам, а при том чтоб все похищенное возвращено было обиженному, а впредь все бы обиды решены были безкорыстным начальников правосудием, под опасением безчестия и наказания за преступления. Но как сии полезные учреждения Черногорским обычаям и самовольству, а больше лакомству беспокойного духовенства, показались предосудительны: то, по наущении митрополитского племянника, Катунская и Речанская нагии, выбрав из каждого села по два начальника, отправили на Цетину, куда в первом часу по полудни начали собираться сии беспутные депутаты, кои, не входя в монастырь, остановились у ворот, ожидая тамо других своих товарищей. Час от часу умножалось их число; а между тем продолжали они пустые свои разговоры, и тот умнее им всех казался, кто громче других кричать умел. Когда же собралось их более ста человек, то они, удалясь от ворот, сделали на поле циркуль, в котором, прокричав в пустых речах несколько часов, пожаловали без всякой надобности сердарем одного из митрополитских племянников, двуженца Ивана Петровича, оборота его кругом в средине циркуля; а сие и значит уже конфирмацию. До позднего вечера, кроме шуму, нельзя было ничего более приметить, что происходило в куче сих знаменитых людей; а напоследок, пришед они в монастырь, просили его сиятельство о допущении их к себе. Все протчие остались внизу, а человек с тридцать главнейших членов вошли в комнату и именем общества подали прошение в следующих пунктах: 1) дабы оставить Черногорцов при добровольной их вольности, какою они с потеряния Сербского царства поныне пользуются; 2) дабы не принуждать их ни к какой работе, хотя бы оная была и государственная; 3) дабы все Цетинского монастыря имения остались при монастыре; 4) дабы никаких солдат по квартирам их не ставить; 5) дабы Черногорцов не лишать орудия, не бить и не вешать; 6) естьли Черногорцы преселены будут в другое место, то пользоваться бы им нынешними вольностями; 7) не делать в уездах никаких судов, но выбрав несколько членов оставить бы на Цетине. для совета и управления дел.

Такое пустое прошение оставлено без всякого уважения; ибо содержание Императорской грамоты, писанной ко всем обще христианским народам, ничего более от них не требует, кроме принятия оружия против Турков для собственного их освобождения при помощи Российского двора. И потому его сиятельство, сделав сим депутатам выговор за пустые их собрания, приказал. им на другой день возвратиться по домам.

Bсе обще Черногорцы, опасаясь лишения оружия, усильно просят, чтоб казнить смертию всякого преступника, а по вкоренившемуся в них междоусобному убийству и грабительству в жилищах соседних христиан, весьма нужно иметь Черногорцу оружие; ибо отнятие оного —лишение его пропитания и той чести, что убить своего брата. А такой драгоценной вольности не может прекратить смертная по законам казнь, потому что в таком случае из шеститысячного Черногорцев числа, которое все их общество составляет, весьма бы мало осталось.

1-го Сентября, по успокоении междоусобного Спичанских жителей несогласия, хотя и запрещено было Черногорцам строгими приказаниями. дабы они противу Спичан не делали вновь никаких наглостей; однако Черногорцы, по обыкновенному праву и вольности их, не смотря на запрещение, продолжали грабительство; а сие и подало причину к смертельному убийству с обеих сторон и их жалобам, по изследовании которых оказалось, что родственники того же самого Михалки, кой с начала зачинщиком был междоусобия Спичан, согласясь с Черногорцами, учинили грабительство. Почему его сиятельство приказал помянутого Михалку удержать навсегда в Цетине, а всем родственникам его запретил ходить в село Спич; и сим способом прекращены реченные жалобы.

2-го. Турецкие подданные, жители села Суторани, будучи присланы от всего их общества, просили его сиятельство о защищении их от Турецкого нападения. Князь Юрий Володимирович, обнадежив просителей помощию и протекциею двора, приказал им, соединясь с другими соседами села Зубцов и прочих уездов Турецких с жителями, всеми силами обороняться против неприятеля; а между тем в Черную Гору подать известие.

4-го. От Бердянского воеводы Ильи Дрекаловича получено письмо, которым он, уведомляя его сиятельство о прием посланных к нему денег на искупление пленных Бердян, представляет свою и ближних своих соседов готовость к начатию действа против нэприятеля, как скоро ему о том повелеано будет.

5-го. Турецкие подданные, жители села Саочан, учиня присягу о верности Российскому двору и будучи обнадеживаны от его сиятельства защищением и помощию против Турков, приносили жалобы на сердаря Черницкой нагии Моисея Пламенца о учиненном им грабительстве и побоях; почему и послано в ту нагию письменное приказание о присылке всех виноватых в Цетину для ответу.

6-го. Отправлено к Бердянскому воеводе Илье Дрекаловичу ответное письмо о склонении других народов к соединению; притом поручено ему переслать к Ионе Марку, воеводе Фантских и Миридатских народов, другое письмо, писанное к нему от его сиятельства о соединении оружия против Турков.

Помянутые Фантские и Миридатские народы живут в ближнем соседстве от города Скутари в Албании, Число их простирается до двенадцати тысяч, состоят в самовластном реченного Иона Марки владении, все обще из древних времен придержатся Римского исповедания: говорят Албанским языком, совсем отменным от Сербского, имеют частую войну по просьбе одного паши против другова, почти дикие народы, весьма храбрые, остатки древних Албанцов, и называются ныне Фанты и Миридаты.

7-го. Три человека Далматинцов, дезертировав из Венецианской службы, пришли в Цетину с ружьями.

9-го. Зарецкой нагии сердарь, уведомляя письмом его сиятельство о дуеле, каков на Катунской и Зарецкой нагии жители на другой день иметь согласились, просил, дабы таков дуель запрещен был по причине худых из оного следствий, каковы обыкновенно в Черногорском своевольстве с великим кровопролитием бывают сопряжены. Почему его сиятельство, для отвращения такой опасности, того ж числа приказал послать в обе нагии письменные приказания, дабы никто не дерзал идти на определенное для дуеля место под опасением смертные казни преступнику; кои приказания получены заблаговременно и обнародованы в своих местах, а по оным исполнение обещано было.

Черногорские дуели тож самое значат, что в других местах междоусобное убийство; по большой части бывает причиною оным необузданное самовольство и наглость, а повреждение чести, и в чем оное состоит, Черногорцу совсем неизвестно; а назвать кого-либо вором, разбойником и негодным человеком не делает здесь никакой досады: ибо воровства, убийства и другие пороки по природе Черногорцами столь сильно свойственны, что почти никого исключить не можно.

Партия, желающая драки на саблях, обыкновенно посылает противной стороне столько яблок, сколько бойцов иметь желает, а сие значит вызов на дуель. Когда ж соперники живут в разных селах или нагиях, то определяется место на рубежах, кои разделяют их земли. За бойцами обоих сторон следуют целые деревни смотрителей бою, кои, увидев победу одной стороны, делаются секундантами, то-есть убить с ружья победителей, и сие подает причину и к междоусобному с обеих сторон убийству, так что, по нещадном кровопролитии, кончится такое безчеловечное сражение тридцатью и больше убитых секундантов, а при всем том сего еще не довольно: ибо каждая сторона прилежно наблюдает число убитых из своих селян и старается убить в двое из соперников. Каждое убийство обыкновенно платится двумя головами, а чем больше, тем честнее; таким образом, стараясь о большем числе голов, обе стороны продолжают междоусобное убийство чрез несколько лет, не разбирая невинных, по древнему праву и той драгоценной вольности, которая сим варварским безчеловечием до пяти тысячного числа целое общество храбрых Черногорцов истребила.

10-го. По отправлении письменных запрещений, хотя и казалось, что обе партии соперников оставили намерение желаемой драки; но как Черногорской дерзости и самовольству никакое послушание незнакомо, сколько бы оное им самим ни полезно было: то упрямые бойцы, в провожании многих с обеих нагий помощников, сошлись по утру у самых ворот Цетинского монастыря, хотя сие место и не было определено для бою. Громкой шум в виду кричащего народа принудил отправить туда несколько Славонцов; а как скоро усмотрены обнаженные сабли у бойцов, то майор Розенберг бросился в средину оных и, вырвав из рук палаш у зачинщика, а потом и других в народной куче шумящих Черногорцов схватя, удержал бой. Таким образом отвращены были печальные следствия Черногорского дуеля, которой многого стоил бы кровопролитя; а зачинщики оного приведены в монастырь и посажены под арест. Наглость, с какою поступлено при сем случае Черногорцами в противность запрещения, принудила его сиятольство определить несколько князей и главарев обеих нагий произвести суд, дабы наказание столь дерзких преступников примером служить могло впред для пресечения столь вредной драки, которая очевидно подает способ к совершенному искоренению целого общества междоусобным кровопролитием и убийством.

Пять человек было выбрано из начальников обеих нагий в судьи, три офицера Российские назначены депутатами: подполковник от артиллерии Алексей Лецкой, капитан Миловской, да граф Войнович. Президентом суда согласился был митрополит Савва и в комнате его сиятельства назначено заседание. По обстоятельству, следствию и учиненным допросам оказалось, что воровство и грабление причиною были сего дерзостного поступка и упрямости против запрещения; и как главные зачинщики драки в наглости своей повинились, то общими всего суда голосами приговорены они были к смертной казни, которая однакож зависила от конфирмации его сиятельства по сентенции, какова, по изследовании при том воровства и грабительства, при докладе на другой день поднесена быть имела.

11-го. Семь человек посажено было под арест, а из общих допросов их оказалось, что означенного дуеля причиною была одна овца, которую Зарецкой нагии житель украл у Катунца. Хозяин овцы искал суда, и приказано было возвратить; но вор уже продал ее другому, а тот денег принять не хотел. Обиженный, не получа своей овцы, звал его к суду, но тот не пошел. Несколько дней спустя, согласясь с тремя братьями своими, он завел обманом на Зарецкую границу одного невинного Катунца и родственников того, у кого овца украдена. Все братья, яко сообщники, побили и ограбили ружье и нож; и как отнятие оружия почитается в Черной Горе несносным безчестием, так что целое село или уезд принимает охотно во отмщении участие, хотя бы оное с кровопролитием и смертию многих сопряжено было, то сие самое и подало притчину к междоусобной драке. Когда таким образом все изследовано и по мере преступлений разсуждено было в суде наказание, то члены, видя, что таков суд никакого не приносил им прибытка, без которого Черногорские начальники ничего судить не обыкли, не согласились в приговоре; а тогож самого мнения был и сам духовный президент, защищая преступников в надежде награждения. Сим несогласием кончилось заседание, а тайным ночью побегом судьи Зарецкого кончился и весь криминальный суд.

12-го. Катунской нагии сердарь, прозываемой Вукотич, знатный в Черной Горе грабитель и нахальник; он будучи женат на одной жене, женился и на своей невестке по смерти сына. Раждаемые от обеих жен дети по Черногорскому христианству почитаются законными. Сей сердарь варварское присвоил себе право насильно у родителей отнимать дочерей и продавать Туркам в серали, и такое безчеловечие доказал он уже четырьмя примерами. Помянутой Вукотич явился у его сиятельства с репортом, что порученная ему комиссия о разобрании приносимой жалобы за грабительство исполнена, и что каждому обиженному истцу собственное его возвращено без убытка.

13-го. Черницкой нагии сердарь Пламенац с одним князем той же нагии явились на Цетине для ответу по приносимым на них от Саочан жалобам в побоях и отнятии оружия; и хотя сих начальников наглая продерзость и заслуживала наказание, однако его сиятельство, желая более милостию, нежели штрафом укротить зверские Черногорцов нравы, приказал обиженным возвратить отнятое, а впредь не делать никаких наглостей.

14-го. Черногорской уроженец, осмнадцати лет мальчик, из числа тех, кои в монастырской церкви вместо пономарей прислуживают, желая войти в поварню, в которой обыкновенно про стол его сиятельства готовится кушанье и будучи недопущен стоящим у дверей караульным солдатом, покусился туда насильно ворваться; но как солдат отбил его от дверей палкою, то Черногорец, имея при себе нож, ранил солдата в брюхо, которой однакож жив остался; и хотя сия наглость жестокому подлежала наказанию, однакож, по духовному митрополита Саввы разсмотрению, сия Черногорская бравость оставлена без всякого наказания.

15-го. Содержавшиеся под арестом Черногорцы, по притчине воровства, грабительства и дуеля, прощены от его сиятельства с тем приказанием, дабы каждый обиженный получил собственное свое, а дуели вовсе пресечены были.

16-го. От Никшицкого воеводы протопопа Дмитрия Ивановича получено чрез нарочно посланного туда от князя письмо, которым он, уведомляя о намерении Турков учинить нападение на Черную Гору, просил его сиятельство имянем всего Никшицкого и других окрестных сел общества о защищении и помощи против неприятелей.

17-го. Ответствовано на вышепомянутое письмо с тем объявлением, дабы живущие в Никшицах и ближних селах христиане, согласясь единодушно все, в случае неприятельского нападения, оборонялись, не допущая Турков ко овладению крепкими проходами, и что из Черной Горы учинено им будет вспоможение. При сем случае отправлено от его сиятельства особливое письмо к Бердянскому воеводе Дрекаловичу того ж содержания, дабы он, во время приуготовления Турков к нападению на Черную Гору, учинил с своей стороны диверсию неприятелю.

18-го. Один из числа дезертировавших из Катара солдат, будучи изобличен в некоторых сомнительных порошках, коих он, имея при себе, сообщил другому с намерением худого умысла, взят под караул для обстоятельного о сем деле изследования.

 

Князь Ю.В. Долгоруков. 1780-е

Приезд в Черную Гору Российского генерала с несколькими офицерами умножил внутреннее Катарских правителей беспокойство и трусость; и хотя обнародованный от его сиятельства, по причине Спичанского междоусобия, манифест и письменные как к Катарскому губернатору, так и к Антиварскому епископу весьма благосклонные отзывы достаточны были уверить их о непорочности поступков его и, следовательно, заслуживали с их стороны хотя индиферентную учтивость и ответ; однакож тщетно было и поныне ожидание оного; а напротив того, как словесные, так и письменные с неоднократным подтверждением получены известия, с тем объявлением, дабы с покупаемыми в Катаро съестными и питейными припасами поступаемо было с крайнею осторожностию, по причине тайного умысла о истреблении отравою жизни его сиятельства и находящихся при нем офицеров. Таковые слухи не заслуживали с начала никакого вероятия, тем больше, что ни к какому огорчению или подозрению ни малейшей причины не подано было, и потому грешно казалось и подумать, дабы столь гнусное и не точиое во всем христиаанстве, но и между варварами недозволенное и мерзостное употреблено было средство к произведению в действо столь подлого и безбожного предприятия на неповинную жизнь многих человек. И потому для того, дабы лишние люди не ходили в поварню, учрежден был при оной караул из солдат дезертиров; а в прочем все известия, яко невероятный, оставлены без уважения и совсем преданы забвению. Но как вышеозначенной дезертир Итальянец пред несколькими днями явился на Цетине, желая вступить в службу, то познакомился он с слугою одного из Российских офицеров и старался тесную свести с ним дружбу, тем больше, что слуга оной был Итальянец родом. Ежечасное свидание и обхождение, каково между собою имели сии новые приятели, подало случай солдату приметить в слуге неудовольствие против его господина; и потому, сожалея о своем друге, советовал он ему отмстить обиду сердитому хозяину, а именно поднесть в питье или в кушанье один порошок, которой он при себе имеет. Слуга хотя был чувствительно тронут злостию такого совета, еще более потому, что все офицеры имеют общий стол с его сиятельством, однакож на предложение притворно согласился; а солдат в глубокой доверенности дал ему с порошком бумажку, которая потом и объявлена. По взятии под арест солдата, выбросил он из карманов еще несколько порошков и разсыпал оные на землю, дабы тем меньше изобличен быть мог в своем злом умышлении.

Таким образом Провидение, защищая непорочность, отвратило смертоносной вред и открыло изготовленное уже к тому безбожное opyдие.

19-го. Речанской нагии Черногорцы, пришед на Цетину, принесли одну голову, которую они, по сказкам их, отсекли Турку сошедшись с ним на границе, а по уверенно Черницких жителей отрублена оная одному из христиан.

22-го числа, яко в торжественный день коронации Ее Императорского Величества, по окончании литургии отпет был благодарной молебен.

23-го, по вкоренившемуся здесь предательству, измене и тайной с Турками переписке не могло утаено быть усердие Саочан, кои в верности Российскому двору присягу учинили и протекциею его обнадежены были. Скутарский паша, будучи обо всем том уведомлен, собрал несколько Турков и уже готов был учинить на них нападение; но как от его сиятельства помянутым Саочанам выдано было потребное число свинцу и пороху и распоряжен скорой в нужном случае сикурс; а при том Римского исповедания Бердяня, называемые Клименты, неохотно Турецкую сторону принять желали: то паша, не полагая надежды на малое число при себе находящихся Турок, оставил без действия принятое намерение.

24-го. Пребывание его сиятельства между единоверными усердными Черногорцами с немалою было сопряжено опасностию собственной его жизни: новые ежедневно с разных сторон доходящие слухи извещали, что одни приготовляют отраву, а другие чрез подкупы и ласкательства стараются о предательстве в неприятельские руки и о зажжении пороху, чего по беспутному самовольству, ветренности и лакомству к деньгам весьма легко от жителей и ожидать надлежало. Примеров таких было у них множество. <…> самой образ жизни и поступок непостоянного народа подали его сиятельству весьма справедливую притчину к подозрению и принудили принять нужные предосторожности; почему несколько пудов пороху, которой в мешках содержан был в монастыре внизу той комнаты, в которой его сиятельство имеет пребывание, приказано было перенести во отдаленное от монастыря пустое строение и приставить караул из осми человек Славонцов, на которых верность надежнее положиться можно. Вышеозначеного числа, уже в час пополуночи, караульной, усмотря одного человека, которой подходил к тому месту, где содержался порох, спросил его: кто он таков? На сей спрос ответствовал ему тот неизвестной, что он Черногорец и идет домой на Цетину; а когда караульный требовал, дабы он подошел к нему, и сие повторяя неоднократно угрожал за ослушание выпалить по нем из ружья, то неизвестной бросился в сторону бежать; и хотя караульной сделал два выстрела, однакож тот ушел за камни.

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

Кн. Долгорукий прибыл в Черногорию в самый неблагоприятный момент. И на все его убеждения открыть военныя действия против турок, ему ответили отказом. Тут, впрочем, дело не обошлось без наущений со стороны владыки и некоторых главарей, которым благоразумие внушало воздержать народ от такого рискованнаго шага, когда против Черногории сразу могут оказаться два неприятеля — Турция и Венеция. Она и без того находится в самом разстроенном состоянии, а от нея требуют, чтоб она шла воевать.
                Павел Аполлонович Ровинский «Черногория в ее прошлом и настоящем». 1888-1915

В сие время венецианцы, дабы оправдаться перед турками, делали разные неистовства; один раз прислали русских в кушанье отравить, что, по счастию, открылось и посланный, под видом дезертира, признался и порошок дал итальянцу, который нам стряпал. Сей честный плут сие разведал. В другой раз подкупили черногорцев, дабы имеющий под нами порох зажечь, и сие удалось нам открыть. Наконец, турки публиковали, если живаго или мертваго к ним доставят, они платят пять тысяч червоных. Сей убедительной причины мои черногорцы равнодушно перенесть не могли, и я мог приметить, что они искали способа до меня добраться: первое приступили ко мне, что они обижаются, что при мне славяны, и требовали, чтобы я их (черногорцев) взял для охранения моей особы, и разные неприязненные слухи до меня доходили к моему сведению; впрочем, что можно было, то моя экспедиция произвела: паши окрестные Черной горы в армию не пошли даже; босняки отговаривались, что неприятель при их границах, и верных людей я только имел 26 человек, а на черногорцев без нашего войска я полагаться не мог, а притом немного оставалось до зимы, где бы все горы, как я выше говорил, занесло так снегом, что из одного двора в другой, ни под каким видом, прохода не бывает.

Ю.В. Долгоруков «Записки»

 

25-го. От Вердянского воеводы Ильи Дрекаловича получено письмо, которым он, уведомляя его сиятедьство о том, что Турки, при нынешних сумнительных обстоятельствах, не хотят отпустить пленных на выкуп, советует притом о завладении каким либо Турецким городом, дабы чрез то ободрить соседних христиан.

26-го. Один из Венецианских дезертиров явился на Цетине; но как на него учинена была жалоба в покраже денег и некоторых вещей, а притом и в продерзостях против своего командира в надежде принятого намерения к побегу, то, дабы как сей, так и сему подобные бездельники не ласкали себя впред безопасным в Черной Горе убежищем, приказал его сиятельство помянутого дезертира посадить в тюрьму и, сыскав покраденные вещи, кои уже были распроданы, отправить его в Катаро, с тою однакож кондициею, дабы ему сохранена была жизнь, хотя дезертир за воровство и за продерзость, учиненную пистолетным на своего офицера выстрелом, по строгости законов, и заслуживает жестокость безщадного наказания.

27-го. Три человека Славонцов из Кастельново, явясь на Цетине, со всем военным оружием вступили в службу.

28-го. Черногорской уроженец из Черницкой нагии Михаило Христович находился в Венецианской службе более двадцати лет, а чрез столь долгое время, имея обхождение с другою нациею и служа на кораблях, имел случай побывать в Англии и других государствах, и чрез то природную его отечеству суровость и непостоянство переменил на порядочную жизнь, пристойную здравому разсуждению, почему и дослужился до сержанта в Далмаских полках; слышав, наконец, о приезде Российского генерала с офицерами в Черную Гору, оставил Венецианскую службу и явился на Цетине с тем намерением, чтоб иметь ему случай, при нынешних военных действиях, оказать верность и усердие к Российскому двору.

29-го, в разсуждении не столь удачных успехов, какими ласкала себя при начале войны Отоманская Порта, все соседние Турки не делают еще и поныне никаких приготовлений к нападению на Черную Гору. Небольшее их число в Албании и Герцеговине кажется им недостаточным быт к такому предприятию; а Босняки, по дошедшим слухам, беспокоятся собственным неудовольствием по причине требуемых из Бошнии войск против Российской армии. При таком Турецких дел состоянии неусыпное его сиятельства было попечение как в ближнем соседстве, так и во отдаленности живущих христиан, Албанцов и Герцеговцов обнадеживать Высочайшею Российского двора протекциею и помощию и склонять их к принятию оружия против неприятеля. И хотя на такое обнадеживание и ответствовано было общим христиан усердием и готовостию, однакож жестокие казни и варварские Турков за малейшия подозрения наглости и тиранства удерживали сих бедных единоверцов от предприятия; а притом страх и отчаянность не дозволяли утесненному народу оставить их жилища и жертвовать жизнию своих жен и детей, тем больше, что они не видят еще в Черной Горе столько сил, сколько бы к защите и подкреплению их достаточно было. Напротив того, Черногорцы, не взирая ни на какие от его сиятельства запрещения, ежедневные продолжая в жилищах соседних христиан грабления и воровство, лишают их последнего пропитания, не разбирая ни закона, ни человечества; а такие зверские Черногорцов поступки и разбойничества в несчастных соседах столь сильное причиняют отвращение, что они не меньше опасаются Черногорцов, как и Турков, своих мучителей, и сего варварства, грабления и разбоев никакими способами прекратить не можно. Зарецкой нагии жители, составя разбойничью шайку, пошли в Герцеговину и близ города Никшичей заняли овец до осьми сот; и как с сею добычею возвращались они в Черную Гору чрез Плешивецкую нагию, то жители оной удержали некоторую часть добычи под тем видом, дабы возвратить тот скот бедным хозяевам, кои, по ближнему их соседству, были им знакомы. И сей поступок столь сильную между обеими сторонами произвел наглость, что одна нагия против другой намерена была неприятельское употребить сражение, которое конечно междоусобным решилось бы кровопролитем и убийством, естьлиб его сиятельство не упредил заблаговремянно сего злобного намерения письменными запрещениями, коими едва укротилось развращенное необузданного народа самовольство и зверская жестокость.

30-го, продолжающиеся Венецианских солдат побеги почти ежедневно умножали в Черной Горе число дезертиров, так что уже было их до девяноста человек; но как оные все без ружья, мундира и обуви, а притом стол мало к войне способны, что никакова от них успеха ожидать не можно, а в разсуждении тесного в Цетинском монастыре места и осеннего времяни нельзя их в деревнях расположить по квартирам по беспутному Черногорцов упрямству, кои о том упредили уже представлениями с жалобою: то помянутые солдаты больше были в тегость, нежели служили к какой либо пользе. Его сиятельство, соображая время со обстоятельством дел и не находя никакой нужды в числе таких дезертиров, заблагоразсудил отправить их в Катаро, и чрез то самое тамошним правителям доказать непорочность своих поступков против Венециан, тем больше, что и к побегу дезертиров не подано было ни малейшего повода. Отправление cиe учинено без всякого солдатам насилия, а только приказано было обнадежить их, что они за побег не будут наказаны, естьли охотно пожелают возвратиться к своим командам. Двадцать восемь человек на cиe согласились и с одним Петровицким жителем и несколькими Черногорцами, по письменной от мaиopa Розенберга записке, отправлены в Катаро. Что же касается до содержавшегося под арестом солдата, по причине злостного его намерения, каково открылось данным от него порошком: то хотя оной и изобличен был другими солдатами в убийстве пред тем одного солдата в Далмации, однакож его сиятельство, довольствуясь благовремянным открытием сего столь безбожного орудия, заблагоразсудил, по великодушию, оставить cиe дело без дальной оголоски и отмстить одним только презрением, какова сей мерзостной в христианстве поступок заслуживает, и приказал сего солдата отправить при сем случае в числе других дезертиров. Помянутая отсылка солдат учинена по отзыву Катарского проведитора, которому и оказано было от его сиятельства согласное с просьбою его снисхождение.

1-го Октября, при переезде князь Юрья Володимеровича из Италии в Черную Гору, посажено было на корабле в Семигалии до двадцати человек Славонцов, Венецианских подданных, кои пожелали вступить в Российскую службу с тем намерением, дабы оные, в случае надобности, могли быть употреблены к морским судам, к чему они чрез несколько лет прибрели уже некоторую способность. И по приезде в Черную Гору казалось, что не было дальней нужды удержать тамо помянутых Славонцов, но в самой день приезда усмотрено было в Черногорцах столь беспутное самовольство и беспорядок, что за выгрузку из трабакуля пороху и свинцу и за перевоз оного без стыда они требовали денежной платы; и хотя за все то награждены были достаточно, однако перевозка столь медлительна и беспорядочна была, что на многих местах по дороге разбросан был порох и свинец, где и оставался оной более десяти дней; наконец, несколько мешков и боченков с порохом и несколько кусков свинцу не явилось на месте, так что знатная часть оного раскрадена в перевозке; и как его сиятельство простил воровство одному из тех, у кого украденный нашелся порох, то уже ни один из его товарищей не признался в воровстве и похищеного не возвратил.

Такой безчестный поступок открыл потом и другия негодные Черногорцов свойства, яко то лукавство, обман и чрезмерное к деньгам лакомство, так что съестные припасы почти тройною ценою покупаемы были, а притом непостоянство, ветренность, междоусобная ненависть и необузданная наглость весьма сумнительную подавали надежду положиться на наружную их верность, и сии понудительные причины принудили его сиятельство удержать при себе Славонцов и поручить им нужные караулы. Граф Войнович, которому надлежало было возвратиться в Италию для вручения репорта его сиятельству графу Алексею Григорьевичу Орлову о прибытии в Черную Гору, равномерно оставлен тамо в разсуждении как искусства его в Иллирическом диалекте, так и известного усердия к службе и совершенной способности к отвращению непредвидимых худых следствий, каких от дерзкого и непостоянного народа ожидать должно. Самое время доказало, сколь нужны и необходимы были в таком случае принятые его сиятельством предосторожности, когда зверской и неслыханной в христанстве образ жизни сих единоверцов час от часу открываться начал; никакие советы и увещания, ни письменные объявления не могли в непостоянном сем роде истребить того беспутного мнения, какое оный сумазбродно затвердил о Степане Малом, безстыдно разглашая слухи, что его cиятельство, имея всегда тайное с ним свидание, ничего не делает без его совета; а сии безумные уверения нимало не сходны были с тою их яростию и бешенством, с которыми обще все Черногорцы пред тем кричали, чтоб Степана Малова повесить как обманщика, самозванца и возмутителя покоя. Продолжающаяся ежедневно наглости, воровства, грабительства, разбой и притом тайная с Турками переписка обо всем том, что в Черной Горе происходит, ничего иного не обещали, кроме худых и несчастных следствий, а ко отвращению оных весьма мало оставалось надежды, и ко учреждению какова либо порядка и правосудия сколь ни прилагал его сиятельство старания и трудов, однако в необузданном народе тщетны оные и бесплодны, и не могли удержать безчеловечного стремления к грабительству и раззорению как собственных сограждан, так и в соседстве живущих несчастных единоверцов. Ласковое его сиятельства с Черногорцами обхождение и благосклонные приемы награждаемы были хитростию, обманом и лукавством, а человеколюбие и щедрота, оказанная в выкупе пленных невольников, открыли только неблагодарность и показали, сколь далеко простирается их несытое к деньгам лакомство. Митрополит Савва, при всей дряхлости своей, ласкательствуя притворно его сиятельству низкими поклонами, а в самом деле будучи совершенно преданный шпион Венецианской стороне, не мог, наконец, скрыть душевредных своих мыслей, клонящихся к возмущению непостоянных Черногорцов. Когда Черногорской сердарь и с ним другой князь села Депило, по принесенным на них от Саочан в грабительстве и побое жалобам, явились на Цетине для ответу: то помянутой митрополит, зазвав к себе сих начальников (из которых один был родной его племянник Моисей Пламенац, сделавшийся из приходского попа сердарем; а другой, будучи явный злодей и предатель, имел двоюродного брата Турка, природного Черногорца, секретарем при Скутарском паше) между многими нескладными своими разговорами безразсудно сказал им и то, что Poccийские господа приехали в Черную Гору навесть нам Турецкую войну, а чрез то раззорить нас и погубить самих себя. Довольно уже было для Черногорцов сих возмутительных слов, которые в скором времяни произвели и друпе опасные слухи, чтоб отдать Туркам всех тех, кои не рождены в Черной Горе. A cиe подтверждалося еще и тем подозрением, что Катунской нагии жители, кои питаются одним только воровством, граблением и разбоем, при раздаче на все нагии пороху и свинцу, никогда оного принять не хотели, извиняясь тем, что они в порохе не имеют никакой нужды, а в самом деле отзывались, что нет им причины вооружаться против Турков, когда оные им никакова зла не желают. При таких злостных обманах беспутная наглость, с какою сии Катунцы умыслили на Цетинской монастырь учинить нападение, дабы разбойническою рукою освободить своих товарищей, содержавшихся тамо под арестом по причине дуеля, довольно явные подает опыты, чего от таких разбойников ожидать должно. До тридцати человек собралось их пред полуднем, и притед к монастырским воротам, сели у дверей при самом входе в монастырь, имея каждой из них заряженное ружье; между тем, высматривая способность и время, продолжали тихо свои разговоры, а потом все вдруг, вскоча на ноги, взведь ружейные курки, наложили на полки пороху и уже готовы были ворваться в монастырь, как, нечаянно усмотря сие, граф Войнович бросился им на встречу и удержал их стремление; а смелость и дерзновение, с каким учинил он выговор, привела их в робость. И сие дарование столь природно всем обще Черногорцам, что сии храбрые трусы отошли прочь и разбрелись по домам, и таким образом отвращено разбойническое умышление, которое могло бы произвести кровопролитные действия.

Сии и сим подобные Черногорцов поступки соображая со обстоятельствами дел, его сиятельство старался все возможный употребить средства к предупреждению печальных приключений; а в прочем предприял до времяни сохранять великодушие и сносить с терпением час от часу умножающееся беспокойство, которое казалось больше быть тем чувствительно, что со всех сторон с опасными сопряжено было предприятиями. По вероятным подтверждениям несумнительно было с Венецианской стороны безбожное злоумышление о истреблении жизни отравою; а сие тайное злодейство угрожало опасностию более, нежели со оружием в рууках явный неприятель. Турецкие подкупы и посулы ласкательствовали Черногорскому лакомству, дабы зажечь порох и Российских офицеров отдать неприятелю в руки, что в безчеловечном народе легко последовать могло, когда прошлогодские примеры доказывают тому возможность во учиненной наглости патриарху и Степану Малому в самое то время, когда, все Черногорцы, отдавая ему всепресветлейшие титулы, признавали его за такова, когда таким его называли.

Двадцать мешков денег, обещанных от Турков, столь сильно беспокоили христианскую их совесть, что они пришли в монастырь, называемый Ловте, где Степан Малый обыкновенно имел свое пребывание, откудова ласкательством и обманом вызвав его на поле, сделали на оном цыркуль и, севши все на землю, посадили Степана Малого между собою в средине, дабы, таким образом препроводя всю ночь, отвесть его на другой день поутру к Турецким границам и отдать Туркам по уговору. Степан Малый, не могши от такова предательства избавиться, принужден был, наконец, отдаться на волю верных своих подданных. Правду сказать, что они, имея его в руках, могли бы отрубить ему голову; однако корыстолюбие не допустило их поступить на сие убийство, тем больше, что одна голова показалась бы сумнительна Туркам и в обещанных деньгах могла бы произвесть затруднение; а сие единственно было причиною, что Черногорцы желали сохранить жизнь своего владетеля, нимало не разсуждая о той нечаянности, которая их вдруг лишила сладкой надежды к получению Турецких мешков, кои уже считая собственными своими, препроводили несколько часов ночи на Ловтинском поле; а между тем столь крепко все уснули, что Степан Малый, вышед из средины спящих, бежал в один монастырь и у тамошнего игумна тайно крылся чрез девять месяцов по день приезда его сиятельства в Черную Гору.

Продолжающиеся притом непрестанно как к Туркам, так и к Венецианам сообщения и переносы час от часу подтверждали несумнительное предательство, так что Черногорцов не меньше как и самих Турков опасаться надлежало; а между тем частые с Венецианской стороны пересылки, приезд Турков в Кастельново, взаимные сношения и договоры и по оным обещаемые от Венециан вспомогательные суммы денег и потребное число нужных вещей, к нападению на Черную Гору, очевидно уже и неминуемою угрожали опасностию.

Сии крайности принудили его сиятельство искать последних средств ко избежанию столь варварского предательства и безчестного плена, сопряженного с опасностию жизни; и хотя все способы тем больше казались невозможными, что число людей до пятидесяти человек простиралось, однако его сиятельство принял твердое намерение выехать из Черной Горы и со всеми офицерами и людьми переехать в Италию и, не смотря на беспрестанные при берегах Катарского залива разъезды Венецианских галер и Дульциниотских тартан, заблагоразсудил отважиться на отчаянность, полагаясь единственно на Провидение, когда уже от человеческой руки никакой помощи ожидать не было надежды. В таком намерении, проведав его сиятельство о продаже одного трабакуля у одного из Пастровицких жителей, предприял оной купить посредством постороннего человека, дабы тем больше скрыть намерения тайну. Сия коммисия поручена была графу Войновичу с тем наставлением, дабы оной, передевшись в матроское платье и взяв одного из Славонцов, отправился в Кастельново в свой дом, где, он, имея знакомство с своими одноземцами, не трудно может сыскать одного из капитанов, надежного человека, препоручить ему покупку на его имя трабакуля, сделать договор и согласиться о времени и месте, когда все в готовости будет. Реченный граф отъехал из Цетина сего числа для исправления помянутой коммисии.

2-го, Непрестанные грабительства и насилия Черногорцов и междуусобные ссоры и по оным приносимые жалобы и беспокойства принудили его сиятельство, из разных нагий выбрав несколько начальников, учредить на Цетине, суд, который решил бы помянутые жалобы; почему из Зарецкой нагии явились несколько человек, кои по общему выбору жителей отправлены были.

4-го. Турецкие подданные, живущие близ города Жабляка, явясь на Цетине., просили его сиятельства, дабы украденные Черногорцами у Жаблицкого паши лошади повелено было возвратить, в разсуждении той опасности, какой бедные христиане подвержены быть могут от наглости и мщения Турков; но как возвращение разграбленных или украденных вещей Черногорцы почитают за несносную обиду, а притом лошади принадлежали Туркам, а не единоверцам: то сие дело и оставлено до времени, с тем притом обнадеживанием, что, в случае на кого либо от Турков за украденные лошади нападка и притеснения, оные конечно возвращены быть имеют.

5-го. Граф Войнович, возвратясь из Кастельново, репортовал, что он нашел тамо капитана столь надежного человека, что на верность его как в покупке трабакуля, так и во всем прочем совершенно положиться можно, и что вся сия важная коммисия им, графом Войновичем, с таким благополучным исполнена успехом, каково принятое его сиятельства требует намерение.

6-го. Катунской нагии сердарь Вукотич присланным к его cиятельству письмом доносит об учинившемся в ведомстве его смертоубийстве при случае воровства: когда один у другого украл овцу, то хозяин овцы, не знав вора, на дороге застрелил другова из ружья. По сему доношении поведено было привесть убийцу немедленно к суду; но оный не сыскан, потому что все смертоубийцы обыкновенно бегут к Туркам и тамо магометанской принимают закон, оставляя на мщение и жертву детей своих и родственников, которые должны будут платить двумя или девяносто цекинов деньгами, как узаконенною в Чорной Горе ценою за убийство Черногорца; однакож весьма редко решится оное ценниками, а всегда почти платится взаимным отмщением и кровопролитием.

7-го. По принятому его сиятельством намерении к выезду из Черной Горы, необходимо надлежало переменить место пребывания, и потому, полагая причину сильные дожди осенью, а глубокие снеги и жестокую стужу зимою (которая, по высокому положении места в Цетине, гораздо прежде тамо, нежели в других местах начинается) объявил его сиятельство митрополиту Савве намерение свое о переезде в Черницкую нагию, в монастырь Бурчеле. Помянутый митрополит, по шпионству своему к Венецианам, находя больше способности к сообщению в Катаро переносов, по близости, предложил другой монастырь, называемый Станевичи, не в дальном разстоянии от города Будвы; а как cиe место способствовало предприятию его сиятельства, то и намерение положено по совету митрополита туда переехать.

 

Побори. Монастырь св. Троицы Станевичи

8-го. Содержащийся в тюрьме на Цетине Степан Малый, при переезде оттуда, некоторое причинял затруднение, дабы перевод его с места на место скрыть от глаз сумасбродного народа, который по ветренности и непостоянству своему, увидя его, мог бы учинить какие возмущения и худые следствия. Для отвращения сего, приказал его сиятельство, в полночь, когда уже все спали, изготовить лошадей, снять караулы и, вывел из монастыря Степана Малого, отправить его в Станевичи с несколькими Славонцами, поруча капитану Пламенцу прилежное за ним иметь смотриние; и cиe учинено столь тихо и сокровенно, что о сем переводе никто из Черногорцов узнать не мог.

9-го. В одиннадцать часов пред полуднем, отъехал его cиятельство из Цетинского монастыря с находящимися при нем штаб и обер офицерами, в провожании Славонцов и Венецианских солдат, коих до пятидесяти человек считалось; при том следовали патриарх и митрополит Савва с несколькими монахами и их людьми. Весьма жаркой день умножал трудность пути в сем переезде, которой продолжался до двух часов по полудни. Нужная при сем случае, предосторожность, какова принята была о Степане Малом, открыла слепое Черногорцов безумие и ветренность. Оставленный по отъезде его сиятельства на Цетине унтер-офицер Акиншин и несколько людей для перенесения пороху из отдаленного строения в монастырь и притом стоявший на карауле солдат у дверей той каморки, в которой Степан Малый содержался, делали наружной вид, будтобы он еще тамо оставлен был до времяни. И как Черногорцы не имели никакова сведения о том, что прошедшую ночь со арестантом последовало, и одна наружность утверждала несумнительную их догадку: в таком намерении Цетинской воевода, который лукавством и обманом всегда старался уверять об отличной своей верности и усердии, пришел в Цетинской монастырь с немалым числом своих товарищей и, желая видеть Степана Малого, требовал, дабы он к нему допущен был; но как помянутый унтер-офицер Акиншин на сие не согласился, то сие столь сильно огорчило воеводу, что он, имея при себе до пятидесяти человек своих родственников, конечно осмелился бы ворваться насильно, естьлиб между тем не отперли дверей пустой уже каморки, для поклажи в ней пороху, где, воевода, не нашед Степана Малого, вскричал, как сумашедший, что теперь уже Черногорцы погибли, а потом с крайним сожалением просил уведомить его, где Степан Малый находится. Такое сумасбродное в Черногорцах о Степане Малом слепо затвердевшееся мнение весьма легко могло бы произвесть смятение и наглость, естлиб к предупреждению оных не употреблена была необходимо нужная предосторожность.

10-го. Катунской нагии жители, первейшие из Черногорцов воры и разбойники, присвоив себе право грабительствовать и питаться разбоями, сошедшись с Венецианскими подданными Ризаниотами, убили из них одного при разбойнической добыче; такое смертоубийство хотя и требовало по законам жестокой виноватым казни, но как между тем Ризаниоты убили за то двух Катунцов, то по Черногорской справедливости тем самим и решено сие дело безобидно.

Того ж числа престарелых лет женщина, весьма тиранскими побоями измучена и окровавлена, пришед в Станевичи, приносила жалобу на князя села Депило в грабительстве, побоях и раззорении целой небольшой деревни, состоящей в ближнем с Черною Горою соседстве, где, одни только бедные христиане жили. Сын помянутого князя, собрав разбойническую шайку и считая всех тех Турками, кои живут в их подданстве, учинил на оную деревню нападение, разграбил имения жителей, изувечил бедных женщин, зажег наконец жилища. Один Черногорец, из числа сих разбойников, имея тамо родную сестру в замужестве, забрав все ее пожитки, сам прежде других зажег разграбленный дом. Такое и между варварами неслыханное безчеловечие в одной только Черной Горе называется добычею. С крайним сожалением услышав его сиятельство о сем безбожном поступке, тотчас приказал разграбленное немедленно возвратить, а, самому князю с сыном явиться для ответу в Станевичах.

11-го. Уже тому несколько дней миновало, как с вероятным подтверждением доходили слухи, что Скутарский паша, имея несколько тысяч войска в готовности, еще дожидается Бошняков, и что когда все сии войска соберутся, то он конечно предпримет на Черную Гору учинить нападение; а притом морские разбойники Дульциниоты, имея у себя собственный помянутого паши вооруженный тартаны, делают непрестанные в море разъезды. Три из оных тартан знатной величины усмотрены в шестом часу поутру близ города Будвы, кои, за тихостию погоды простояв до двух часов пополудни, удалились наконец ко Антиварским берегам.

12-го. Депиловской князь с сыном, явясь на Станевичах, извинялся пред его сиятельством в том, что он по принесенным на него жалобам в грабительстве и раззорении деревни не имеет никакова участия, ибо учинено оное сыном без его на то дозволения, в разсуждении известных злодейств, изменены, предательства и других безбожных качеств, каковы гнусную составляют жизнь сего негодного человека. Хотя и весьма невероятно, чтобы он, будучи разбойник, не имел согласия и участия в разбоях сыновних; однако его сиятельство, сделав выговор сыну, приказал возвратить похищенное, а впред не делать подобных продерзостей.

Того ж числа в вечеру получены письма от его сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова.

13-го. По порученной пред сим графу Войновичу коммисии, касающейся до покупки трабакуля и изготовления оного для выходу в море и для выезду из Черной Горы в Италию, с нетерпеливостию ожидаемое прислано, наконец, от капитана известие с тем объявлением, что он следующей ночи, близ города Будвы, на назначенном по уговору месте с трабакулем имеет ожидать пасажиров. Сие известие содержано было в глубокой тайне, и не делано к отъезду никаких приуготовлений, дабы чрез то не подать какого подозрения множеству шатающегося тамо народа. Тридцать три человека Венецианских солдат отправлено в Катаро при записке, и сие отправление поручено было случившемуся тогда в Станевичах томуж самому Пастровицкому жителю Марку, которой и пред сим употреблен был к отводу дезертиров. В прочем весь день препровожден был тихо и спокойно, дабы тем способнее сохранить тайну принятого намерения, каково следующей ночи надлежало произвесть в действие; а сия наружность необходимо была нужна, чтоб ни малейшего о предприятии не подать подозрения митрополиту Савве, которой по злости и шпионству своему конечно предупредил бы сообщить о том Венецианам. <…> В пять часов в вечеру получено известие, что Черногорцы, собираясь числом до двух сот человек, намерены на другой день пройтить в Станевичи по той будто причине, дабы просить его сиятельство о перемене места своего пребывания, а естьли не будет на то согласия, то в таком случае принудить его к обратному в Цетину переезду; но как наступающей ночи оставалось весьма мало к исполнению такого намерения, то полученное о наглых сборах и разбойничьих Черногорцов угрозах известие оставлено без всякого уважения.

Отъездом его сиятельства из Черной Горы должно было решиться и задержание в тюрьме Степана Малого, о котором сумасбродной народ слепо придержится и поныне того беспутного мнения, каково с начала затвердил, всегда представляя его себе таким, каким он глупым Черногорцам казался. Знатное жителей число, похваляя редкие сего бродяги качества, находило в нем притом и чудотворения силу. Его сиятельство, во все время пребывания своего в Черной Горе, употребляя все возможное попечение к исправлению сего развращенного рода, истощив все уже средства ласки, щедроты и терпения, никаких более не мог дождаться из того плодов кроме неблагодарности, измены и предательства. И потому, не принимая уже никакова участия в невозможном поправлении сих без веры и закона людей, заблагоразсудил, освободя Степана Малого, оставить его по прежнему и поручить легкомысленного народа правление ветренному начальнику. В таком намерении приказал его сиятельство допустить к себе арестанта и, изобличая важность продерзостных его поступков, представлял ему силу и строгость законов, которые хотя по справедливости делали его виновным смертные казни, однакож оная ему упущена; и что притом за особливое почитает себе удовольствие его сиятельство тот случай, при котором он мог сохранить ему жизнь, бывшую уже жертвою бешеного и разъярившегося тогда народа; а ныне, оставляя ему свободу, требует от него должного усердия и верности. Степан Малый, признавая во всем свою винность, признавал и то, что он заслуживает смерти и, благодаря за оказуемое ему прощение и милость, клялся при том, что он с радостию потерять ее желает, где только случай найти может.

В семь часов призвал его сиятельство одного из тамошних монахов, которого должно было взять с собою для показания дороги к морскому берегу и объявил ему о своем намерении к отъезду, и что притом Степан Малый остаться имеет в Черной Горе начальником, с тем однакож приказанием, дабы никаких не чинил он митрополиту Савве озлоблений. В прочем приказано было помянутому монаху хранить тайну принятого намерения, дабы оное не предупреждено было каким либо шпионством.

В восемь часов с половиною приказано было от его сиятельства штаб и обер-офицерам изготовиться к дороге, а в разсуждении дальнего и весьма трудного пути не брать с собою никаких других, кроме необходимо нужных, вещей, дабы тяжесть оных скорому не препятствовала переходу. Между тем изготовлен был ужинной стол, которой не долее получаса продолжался, а по окончании оного каждой спешил с торопливостью увязать несколько рубашек и других нужных мелочей; и хотя делалось сие с крайнею осторожностью, дабы таким приуготовлением не подать какого подозрения к догадке, однакож митрополит уже уведомлен был чрез своих шпионов, и у дверей своей комнаты без свечи дожидался, не говоря ни с кем ни слова.

Десять часов ровно делали определенное время к выходу из монастыря, откуда каждой должен был выходить порознь; все караулы сняты, а во всех покоях и на переходах свечи были загашены, дабы в темноте проходящих меньше приметить можно было.

Все Славонцы стояли уже в готовности, вышепомянутый монах был там же внизу; а Степан Малый, которого взять с собою приказано было, будучи выведен двумя офицерами, остановлен у ворот монастырских. Небольшое от оных раз стояние делало то общее место. куда всем сойтиться и тамо дожидаться назначено было. Все сие как ни с крайнею происходило тихостью, однакож примечено было небольшим числом шатавшихся тамо Черногорцов, кои только на то спокойно смотрели. Все служители и другие случившиеся тамо посторонние люди сошлись в одно место, а потом тотчас и его сиятельство, вышед из монастыря, пошел не останавливаясь нимало. Положение места, на котором построен Станевицкой монастырь, столь высоко, что от горизонту более двух сот сажень простиралось и потому надлежало сходить вниз по крутым камням и перебежать великое разстояние. Ночь случилась весьма темная, а дороги не было никакой; густой туман покрыл горы, и тем самим не видны были лежащее под ногами камни, и потом дождь делал путь гораздо труднее; глубокие рвы смертным угрожали ударом, а терновые кусты, за которые в темноте каждой держался, раздирали руки падающих на вострые камни. Сей тяжкой и несносный путь хотя и скоро привел всех в слабость и крайне измучил, однакож страх и отчаяние умножали силу, дабы чрез ночь поспешить к берегу. <…> Пять часов продолжался ход с камня на камень, пока наконец, следуя на голос Степана Малого, который служил провожатым и лучше других знал дорогу, вышли на Герблянское поле, где дважды перешед реку в брод, пошли сим весьма грязным полем, и чрез три часа потом, проходя тесный и трудные дороги, дошли уже на заре к морскому берегу босыми ногами. Сей мучительный переход продолжался восемь часов, и хотя оной с крайними сопряжен опасностями, однакож Провидение всех сохранило, и никто не был изувечен.

Монастырь Станевичи. Вид на бухту Яз

 14-го. В шесть часов по утру пришел его сиятельство к берегу, где небольшая лодка уже его дожидалась; тотчас с несколькими офицерами переехал на трабакуль, которой в недальном разстоянии стоял в заливе на якоре, а другою лодкою перевозились люди, кои ко отъезду назначены были. Граф Войнович, оставшись на берегу и обнадежив Черногорцов скорым обратно в Черную Гору приездом, объявил им Степана Малого начальником, чем они будучи довольны, слепо тому покорились; а Степан Малый, приняв на себя важный вид повелительной власти, тотчас возвратился с ними в горы. Переезд на трабакуль столь был скоропоспешен, что не долее как чрез четверть часа все, уже были на месте и ни малейшей никто не сделал остановки. Весьма была бы излишняя обстоятельная подробность сего мучительного марша, который, превосходя всякое описание, несравненно больше превосходит вероятие; но оставляем несумнительную подлинность чувствовать тем только, коих несчастие наказало сносить тяжкие оного трудности. Довольно сего, что офицеры, оставя свои багажи на разхищение разбойникам и будучи темнотою ночи, страхом и отчаянием гонимы по горам и скользким камням, падали в глубокие рвы и пропасти с жестоким и опасным ударом; откуда, помощию других таким же образом измученных спутников своих, вытасканы были с крайнею жалостию и отчаянием о их жизни; а сие несчастие, повторяя неоднократно удары, лишало их и силы, и чувств, так что, наконец, переехав на трабакуль и на оном находя некоторую безопасность измученным остаткам своей жизни, пали полумертвы, довольствуясь только тем, что сей лесной марш решил в Черной Горе пребывание и удалил от рук безчеловечных разбойников и предателей.

Небольшой трабакуль и в разсуждении числа людей весьма тесной, а притом безоружной, и почти без парусов и веревок, казался линейным кораблем. Невысокая гора, вдаваясь несколько в море, закрывала вид города Будвы, а тем самим переезд с берега делала безопасным; к тому ж еще немало способствовали густые туманы и пасмурное утро. Как все люди перевезены были на трабакуль, то с превеликою торопливостию подняв якорь, пустились в море …

Дневник экспедиции Ю.В. Долгорукова

 

Сколь (ни) невозможным казалось из сего разбойничьяго гнезда вырваться, но Бог помог. Я получил графу Войновичу переодеться в славянскую одежду, идти в турецкий город Антивари и стараться нанять или купить какое-нибудь судно. Сие счастливо удалось. он возвратился с тем, что пустая лодка через два дня, в ночь, из города выйдет и в пустом (месте) ту ночь простоит до утра. Первый мой предмет был всех черногорцев удалить, потом из под караула призвал Степана Малова, дал ему патент российскаго офицера, нарядив его в мундир русскаго офицера, отдал ему привезенный мною порох, сукно и прочее, оставив письменное повеление, что до моего возвращения поручил управление Черной горы Степану Малову. Он меня проводил до берега моря; кой час завечерело, мы пошли по горам, по пропастям, по камням, по тернам, я бы верно в пропасть свалился, если бы привычный к сим местам Степан Малов, так сказать, на руках не вынес, хотя мы все шли под гору, прыгая с камня на камень, держась за терны. Сей трудный поход продолжался целую (ночь). Чуть стало брезжиться, мы подошли к берегу моря и едва можно было приметить в некотором разстоянии наше судно; разбудили на берегу спящего матроса и зачали на малой лодке переезжать. <…>

Радость наша была чрезмерна, когда мы взошли на судно, ибо если бы за чем нибудь оно не могло выйти, то стали бы мы окружены четырьмя неприятелями: черногорцами, венецианами, турками и Адриатическим морем.

Ю.В. Долгоруков «Записки»

 

Для примера возьмем боевую способность черногорцев. Способность эта признана за ними целым светом, не только друзьями их, но и врагами, а между тем, им совершенно отказывает в том князь В.Ю. Долгорукий, бывший в Черногории во время самозванца Степана Малаго. Кто же тут лжет или ошибается? Не лжет никто, а ошибочно заключение того, кто судит народ по одному минутному с ним знакомству, не принимая в соображение ни его истории, ни особенных обстоятельств той минуты.
               Павел Аполлонович Ровинский «Черногория в ее прошлом и настоящем». 1888-1915

Ночью, 24-го октября, Додгоруков со всею своею свитой сел на венециянский корабль у мыса Язи, в разстоянии одной мили от Будвы. Степан Малый сопровождал его до берега моря. При прощании они обнялись, и самозванец возвратился в Станевичи к епископу Савве, откуда отправился в Негуши и поселился здесь в доме черногорскаго губернатора. Биограф Степана Малаго разказывает что Долгоруков подарил ему на прощании русский мундир и приказал народу слушаться его по-прежнему.

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

Окончание экспедиции князя Долгорукого известно: он достиг одной цели своего посольства, возбудил Черногорию к общей войне с Турцией и тем отвлек лучшую часть ее войска, босняков и албанцев, от участия в войне с русскими, которая уже возгоралась в то время, но не мог выполнить другого поручения Императрицы, исторгнуть из Черногории лже-Петра. Черногорцы остались верными своей присяге.

Е.П. Ковалевский «Черногория и славянские земли. Четыре месяца в Черногории.»

 

С удовольствием усмотрела Я из письма вашего описание службы князя Юрия Долгорукова с товарищами в Черной Горе. Сожалею о трудности, кою они претерпели; и в знак моего удовольствия посылаю к князю Юрию Долгорукову орден Св. Анны. Скажите прочим с ним бывшим от меня спасибо.

Из письма Императрицы Екатерины II, к графу Алексею Григорьевичу Орлову, от 8-го января 1770 г.

 

Простоявши три месяца на Цетинье и не видя возможности сделать хоть что-нибудь, кн. Долгорукий плюнул на все и скрытным образом сошел вниз к морю, где уже ждало его судно, и удалился, ругая страну и народ, и эту ругань теперь читаем мы, отдаленные от того времени с лишком на сто лет.
                Павел Аполлонович Ровинский «Черногория в ее прошлом и настоящем». 1888-1915

 

P.S.

По отъезде Долгорукова, оставившаго Степану Малому 200 — 300 цекинов, началась распря между ним и черногорскими главарями, по поводу военных снарядов и сукна находившихся в Цетинье: главари не хотели дозволить самозванцу распоряжаться ими, и он должен был отправиться туда в сопровождении губернатора и молодаго епископа Арсения, дабы укротить непослушных, которым он грозил виселицей.

В конце февраля, если верить показаниям венециянских шпионов, было получено в Чѳрногории письмо графа Орлова, в котором он укоряет будто бы черногорских главарей за дурной прием оказанный князю Долгорукову, рисковавшему будто бы жизнью и свободой, и увещевает их надеяться на Россию и быть готовыми к войне, обещая в непродолжительном времени явиться к ним на помощь.

По удалении из Черногории Долгорукова, самозванец вместе с владыкою Саввой переселился в Цермницу, откуда этот последний писал умильныя письма к генеральному проведитору Далмации. Степан Малый вступил в самыя интимныя сношения со скадарским Мехмет-пашою: между ними завязалась постоянная переписка, и посланцы паши безпрестанно приходили в Черногорию. Подозревали что паша намерен передаться Русским при первом появлении наших кораблей у берегов Албании. Дабы скрыть от Порты свои тайныя сношения с самозванцем, Мехмет-паша жаловался что венециянские подданные помогают Черногорцам грабить пограничныя турецкия селения, и что Венеция снабжает их деньгами.

<…> Всеми ожидаемая высадка Русских в Спич не осуществилась, и с наступлением осени турецкия войска отступили от границ Черногории....

В. Макушев «Самозванец Степан Малый»

 

 

Вернувшись в Пизу, он (Долгоруков) честно поведал Алехану Орлову, что приказ императрицы исполнил шиворот-навыворот: вместо ослабления самозванца он его дополнительно укрепил.
– А, ладно! – одобрил Алехан. – От Малого и заботы малые

Валентин Пикуль «Фаворит»

 

 

Улица Штепана Малого в Баре

 

Скачать книги целиком можно по ссылкам:

Викентий Васильевич Макушев «Самозванец Степан Малый. По актам венецианского архива»

Журнальная записка происшествиям во время экспедиции его сиятельства князя Юрья Володимировича Долгорукова, от армии генерал-мaиopa и лейб-гвардии Преображенского полку майора, в Черную Гору, для учинения оттуда в Албании и Боснии неприятелю диверзии. 1769-й год