Пируйте же, пока еще мы тут!
Увы, наш круг час от часу
редеет;
Кто в гробе спит, кто,
дальный, сиротеет;
Судьба глядит, мы вянем; дни
бегут;
Невидимо склоняясь и хладея,
Мы близимся к началу своему…
Кому ж из нас под старость
день лицея
Торжествовать придется
одному?
Несчастный друг! средь новых
поколений
Докучный гость и лишний, и
чужой,
Он вспомнит нас и дни
соединений,
Закрыв глаза дрожащею
рукой...
Знал ли в 1825 году Сашка
Пушкин, кто, тот из его однокашников-лицеистов, кому «торжествовать придется одному»? Не знал … да и знать не мог этого
и «франт» - Сашка Горчаков. Однако именно ему пришлось впору посланное из
далекого далека напутствие лицейского приятеля.
 |
| Портрет Александра Горчакова, выполненный Александром Пушкиным |
В 1856 году, в 58 лет, князь Александр Михайлович Горчаков был назначен министром иностранных дел Российской Империи. Восхождение на самый верх не было ни стремительным, ни легким. И все же Горчаков осилил этот путь, став в один ряд с первыми дипломатами Европы. В 1867 Горчаков становится государственным канцлером. В 1871 году князю пожалован титул светлости.
Тебе рукой Фортуны
своенравной
Указан путь и счастливый и
славный, —
Моя стезя печальна и темна;
И нежная краса тебе дана,
И нравиться блестящий дар
природы,
И быстрый ум, и верный, милый
нрав;
Ты сотворен для сладостной
свободы,
Для радости, для славы, для
забав.
А.С. Пушкин. «Князю А.М. Горчакову»
(1817)
 |
Князь Александр Михайлович Горчаков, 1860-е годы
Фотография Карла Бергамаско
Долгая и славная
дипломатическия и политическая карьера князя Горчакова завершилась Берлинским
конгрессом (1 (13) июня - 1 (13) июля 1878 г.). Житейская истина – надо уметь
вовремя уйти, на этот раз подвела его светлость.
Приехав в Берлин победителем
турок, имея в портфеле подписанный Сан-Стефанский мирный договор, Горчаков
вдруг понял, что война не закончилась. Россия оказалась в одиночестве перед
сворой Великих держав, каждая из которых пыталась урвать себе кусок пирога
потолще. А силы были уже не те, возраст давал о себе знать. Красивая и сильная
дипломатическая игра у государственного канцлера не вытанцовывалась. Победителю
ставятся весьма дерзкие и оскорбительные условия, по которым всякое соглашение
России с Турцией, нарушающее договоры 1856 и 1871 г.г., должно быть договором
европейским и приобретет силу только по изъявлении на него согласия держав,
подписавших Парижский и Лондонский трактаты. С самого начала Горчакову
приходится оправдываться. Князь отвечал, что основании для мира
(Сан-Стефанского) должны быть считаемы прелиминарными, а не окончательными во
всем, относящемся до Европы и что вопросы, касающиеся европейских интересов,
подлежат общему обсуждению с европейскими державами.
Как известно, Сан-Стефанский договор не был признан некоторыми европейскими
державами, и, следовательно, России предстояло или заставить признать этот
договор посредством оружия, т.е. войны с Австрией, — или пойти на уступки. В
дело вмешался (как честный маклер) князь Бисмарк, который и устроил Берлинский
конгресс. На этом Берлинском конгрессе был уничтожен Сан-Стефанский договор, и
вместо него явился Берлинский трактат.
С.Ю. Витте
«Воспоминания. Детство. Царствования Александра II Второго и Александра III
(1949-1894)». (1923)
 |
Портрет светлейшего
князя Александра Михайловича Горчакова
Художник Н.Т. Богацкий, 1873
***
Читаем воспоминания Дмитрия
Гавриловича Анчурина «Берлинскій конгрессъ 1878 года» (С.-Петербургъ, 1912),
который в мае 1878 г., в чине генерал-лейтенанта был командирован на конгресс в
Берлин в распоряжение русских уполномоченных князя Горчакова и графа Шувалова.
Прерванный нашимъ появленіемъ разговоръ шелъ о притязаніяхъ Австріи
урѣзать границы Черногоріи, значительно расширенныя по Санъ-Стефанскому
договору. Присутствіе итальянскаго посла мѣшало разъяснить недоразумѣніе.
Наканунѣ, Станко-Радоничъ показывалъ Жомини полученную имъ изъ Цетинье
телеграмму, въ которой говорилось, что князь Николай желаетъ удержать за собою
Антивари au dessus de tout. Жомини понялъ, что для этого онъ готовъ сдѣлать
всевозможныя уступки. Оказалось же, что уступать ничего не хотятъ, кромѣ
нѣкотораго уширенія скотопрогонной дороги; самая депеша къ Радоничу была
совершенно частная.
Говорили по-французски, но потомъ, когда Божо Петровичъ произнесъ
нѣсколько словъ по-русски, Горчаковъ сказалъ: „вотъ и прекрасно, будемъ
говорить по-русски, это болѣе подобаетъ бесѣдѣ русскаго канцлера съ
черногорцами".
Горчаковъ совѣтовалъ черногорцамъ быть умѣренными и не заявлять на
первыхъ же порахъ, что Черногорія будетъ съ оружіемъ въ рукахъ отстаивать
Антивари.
— „Если такъ вамъ понравилось Антивари, то отдайте Австріи за это
хотя Спицу".
— Съ удовольствіемъ, да жаль, что она и безъ того австрійская. —
„Австрія хочетъ, продолжалъ Горчаковъ, чтобы путь, оставленный для Турціи,
между Сербіей и Черногоріей, былъ расширенъ, надо ее удовлетворить по
возможности. Пусть обѣ стороны отойдутъ aux pics“.
Это невозможно, отвѣчаетъ Божо-Петровичъ, именно въ этомъ
направленіи лежатъ уступаемыя намъ пахотныя земли (terres orables), а горъ
нѣтъ.
— Да, и зачѣмъ вамъ новыя земли, вѣдь я васъ, черногорцевъ знаю, вы
разбойники и всѣхъ жителей мусульманъ вырѣжете, а имущество ихъ заграбите.
Бѣдные черногорцы судорожно улыбаются.
— Право, не спорьте съ Австріей, развяжитесь съ ней; она
покровительствуетъ теперь Сербіи, вы и отдайте сербамъ Подгорицу.
Всѣ мы въ замѣшательствѣ переглянулись. Убри прошепталъ: „опять онъ
заговаривается".
Замѣтилъ это Горчаковъ и спрашиваетъ:
— „Въ чемъ же дѣло?"
— Нельзя отдать Подгорицу, она лежитъ на противуположной границѣ.
— „А нельзя отдать Подгорицу, такъ отдайте Спужъ".
— Спужъ еще дальше въ глубь страны, замѣтилъ кто-то.
— „Что-нибудь надо отдать, сказалъ канцлеръ, я слабъ въ географіи
этихъ мѣстъ. Pour moi n’existent que les grandes lignes".
Затѣмъ, какъ ни въ чемъ не бывало, Горчаковъ разсказывалъ разные
анекдоты изъ прежнихъ своихъ сношеній съ Черногоріей и между прочимъ о томъ,
какъ онъ будучи простымъ chargé d'affaires въ Вѣнѣ, при Николаѣ Павловичѣ,
противъ его разрѣшенія, но съ цѣлью извлечь бывшаго владыку Петра II изъ подъ
вліянія западныхъ интригъ, далъ ему паспортъ въ Россію. „Это было въ первый, но
не въ послѣдній разъ, что я не послушалъ приказаній изъ Петербурга. Я далъ себѣ
это удовольствіе и почувствовалъ его прелесть".
— „Вы, Божидаръ Петровичъ, persona grata въ Вѣнѣ; здѣсь и женщины
всѣ обожаютъ васъ, устройте же такъ, чтобы подѣйствовать на Андраши".
Убри замѣтилъ, что Бо;ко Петровичъ свое вліяніе на женщинъ относитъ
къ красотѣ своего костюма и совѣтовалъ ему употребить его въ дѣло, ухаживая за
М-е Андраши.
— „Будьте милы, повторилъ Горчаковъ, прощаясь съ черногорцами; не идти
же за васъ въ драку съ Австріей".
— Обѣщайте, что не выловите всю рыбу въ Адріатикѣ, прибавилъ Убри.
— Nous sommes comme des
vers de terre, сказалъ Станко Радоничъ.
Старческая болтовня Горчакова, его похвальбы, поразительное
незнаніе самыхъ общеизвѣстныхъ фактовъ, произвели на меня удручающее
впечатлѣніе. Стало стыдно смотрѣть на Божо и Радонича, что думаютъ они о насъ и
нашемъ представителѣ. Что говорилъ Горчаковъ до нашего прихода, въ присутствіи
итальянскаго посланника!
 |
Черногорские
представители на Берлинском конгессе
Станко Радоич и Божо Петрович
Художник Эжен Ронжа
…
Видѣлъ всѣхъ трехъ нашихъ уполномоченныхъ, говорилъ съ ними, и дѣло
наше стало представляться мнѣ въ большемъ еще туманѣ, чѣмъ прежде. Подробной
инструкціи, разъясняющей взгляды Россіи и точно опредѣляющей то, чего она
желаетъ — кажется нѣтъ. Сами уполномоченные, какъ видно, не спѣлись между собою
и смотрятъ врозь. Судя по словамъ Шувалова, онъ, кажется, считаетъ себя за
главное лицо, а Горчаковъ — декорація. Впрочемъ это первое мое впечатлѣніе.
Горчаковъ только хвастается, болтаетъ и разсказываетъ нелѣпые анекдоты …
…
По поводу этой болтовни Горчакова, гр. Шуваловъ хотѣлъ было вчера
же телеграфировать въ Петербургъ, чтобы прислали другого перваго
уполномоченнаго или уволили его; остановимся до сегодняшняго засѣданія. Если
князь Горчаковъ будетъ дѣлать новыя сумасбродства, то Шуваловъ телеграфируетъ.
…
На послѣднемъ засѣданіи, князь Горчаковъ по своей старческой
разсѣянности снова произвелъ безобразіе. У него есть изъ военнаго министерства
карта мало-азіатскаго театра воины съ показаніемъ на ней границъ прежнихъ и
Санъ-Стефанскаго договора, а также съ проведенными чертами, означающими предѣлы
возможныхъ уступокъ. Эту карту, составляющую, разумѣется, большой секретъ,
князь Горчаковъ, неизвѣстно для чего взялъ на засѣданіе (о Малой Азіи на немъ
разсуждать не предполагалось), развернулъ и положилъ передъ собою, какъ разъ
подъ глазами своего сосѣда Одо-Росселя. Любопытные взгляды англичанина обратили
на себя вниманіе Шувалова, и онъ взялъ карту къ себѣ. Секретныя карты теперь
отобраны отъ Горчакова, ему дали обыкновенныя.
….
Вся тяжесть дѣла и безъ того лежитъ на Шуваловѣ, который, надо
сказать правду, работаетъ усердно, отлично выслушиваетъ постороннія мнѣнія и,
разъ понявъ дѣло, ведетъ его хорошо. Онъ совѣщается съ иностранными
уполномоченными и Бисмаркомъ, подаетъ заявленія въ Конгрессѣ и самостоятельно
телеграфируетъ въ Петербургъ. Переговоры его съ Горчаковымъ происходятъ
кажется, только для виду; по крайней мѣрѣ, возбудивъ какой-либо вопросъ и
потребовавъ нашего мнѣнія (офицеровъ генеральнаго штаба), онъ тутъ же, немедленно,
принимаетъ то или другое рѣшеніе, дѣйствуя вполнѣ независимо.
…
Горчаковъ лежитъ въ постели, и здоровье его особыхъ опасеній не
возбуждаетъ, но онъ такъ старъ, что нельзя предвидѣть, чѣмъ все это можетъ
кончиться. Все бремя свалилъ на Шувалова, который и есть первымъ
уполномоченнымъ съ самаго начала Конгресса.
…
Изъ всѣхъ 20-ти засѣданій Конгресса, князь Горчаковъ не былъ только
на 4, 5 и 6-мъ, а именно 10/22, 12/24 и 13/25 іюня. Остерманомъ онъ не
прикидывался и былъ дѣйствительно боленъ.
…
Онъ (Шуваловъ) цѣлый день разъѣзжаетъ и трудится много; на его долю
за болѣзнью Горчакова выпала вся работа и при томъ тѣмъ болѣе трудная, что
приходится нерѣдко исправлять то, что старикъ сболтнетъ по старости и малому
знакомству съ дѣломъ. Послѣднее обстоятельство ужасно. Весь букетъ его выдохся,
если и былъ, — и осталось умѣнье говорить звучныя, отборныя фразы безъ
малѣйшаго содержанія и иногда, увы, ни къ чему не относящіяся изъ того, о чемъ
идетъ разговоръ. Это очень печальное положеніе, и старикь не понимаетъ его, а
иначе не напросился бы пріѣхать сюда.
…
Заканчиваю выпискою нѣсколькихъ строкъ изъ рѣчи, произнесенной
княземъ Бисмаркомъ въ началѣ февраля и. с. 1888 въ Германскомъ рейхстагѣ.
Правильно было бы, впрочемъ сказать, что я былъ третьимъ уполномоченнымъ,
такъ какъ князя Горчакова я наврядъ ли могъ считать представителемъ русской
политики въ томъ видѣ, какъ политика понималась дѣйствительнымъ ея
представителемъ графомъ Шуваловымъ.
 |
А.М. Горчаков на Берлинском конгрессе
***
13 июля Берлинский трактат,
состоявший из 64 статей, был подписан.
По итогам Берлинского
конгресса на Балканах Болгария была разделена на две части. Вассальное
княжество от Дуная до Балканского хребта с центром в Софии, выборный глава
которого утверждался султаном с согласия великих держав. Временное управление
Болгарией до введения в ней конституции сохранялось за русским комендантом,
однако срок пребывания русских войск в Болгарии был ограничен 9 месяцами.
Турецкие войска не имели права находиться в княжестве, но оно обязано было
платить Турции ежегодную дань. Болгарские области к югу от Балкан составили
отдельную территорию, получившую название Восточной Румелии – автономной провинции
Турецкой империи к югу от Балкан — с центром в Филиппополе. Во главе Восточной
Румелии был поставлен генерал-губернатор из христиан, назначаемый султаном на
пять лет, по соглашению с великими державами. Турция получала право охранять
границы Восточной Румелии силами только регулярных войск, расположенных в
пограничных гарнизонах.
Македония возвращалась Турции
без каких-либо изменений в статусе. Всё пространство к западу от Болгарии и
Восточной Румелии вплоть до границ Албании, включая побережье Эгейского моря,
осталось за Турцией, которая обязалась ввести как в этих областях, так и во
всех прочих подвластных ей частях Европейской Турции, населённых христианами
(напр., в Албании и Македонии), областное устройство, уравняв в правах христиан
и мусульман, с предоставлением местному населению права участия в составлении
новых правил.
Была признана независимость
Черногории, Сербии и Румынского княжества.
Территориальные приращения
Черногории и Сербии, предусмотренные Сан-Стефанским договором, были урезаны.
Черногория, получившая на
Адриатическом море порт Антибари, лишалась права иметь флот, а морской и
санитарный контроль в этих водах передавался Австро-Венгрии. Разграничение для
Черногории не закончилось в 1878 году. Жонглирование границами продолжалось еще
3 года.
Территория Сербии несколько
увеличивалась, но не за счет Боснии, а за счет земель, на которые претендовала
Болгария.
В Румынии, Сербии и
Черногории, Болгарии и Восточной Румелии, а также во всех владениях султана
была провозглашена полная свобода совести, гражданские и политические права
распространялись на лиц всех вероисповеданий.
Австро-Венгрия добилась права
на оккупацию Боснии и Герцеговины и ввести там своё управление, а так же на
размещение гарнизонов между Сербией и Черногорией, в Новопазарском санджаке,
который оставался за Турцией. Босния и Герцеговина, первые поднявшие восстания
против Турции, не желали подчиняться теперь Австро-Венгрии, и последней
пришлось во время оккупации подавить там большое восстание.
«Берлинский трактат есть
самая черная страница в моей служебной карьере», - охарактеризовал свое участие
в Конгрессе Горчаков. И с этой оценкой невозможно не согласиться.
***
Ты, Горчаков, счастливец с
первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск
холодный
Не изменил души твоей
свободной:
Все тот же ты для чести и
друзей.
Нам разный путь судьбой
назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной
дорогой
Мы встретились и братски
обнялись.
А.С. Пушкин «19 октября» (1825)
Комментариев нет:
Отправить комментарий